Оперы Прокофьева оставляют у меня ощущение приятной дрожи от соприкосновения с потусторонним и чувство внутреннего обновления, когда спрашиваешь себя не «что это было на сцене?» а «куда это я попал, выйдя из театра?» Продолжаю пребывать в прокофьевской эйфории, поэтому дальше в рассказе будут разливанные медовые реки с высокими сахарными берегами — я предупредил.
Сегодняшний Ангел был воистину Огненным. Борис Стаценко не ограничился участием в прошлогодней «повторной» премьере, спев (и сыграв!) Рупрехта в нынешней короткой весенней серии. Начав взвешенно и даже прохладно артист постепенно добавлял эмоций, и в сцене вызова Генриха действие уже пылало от его актерского темперамента. Не злоупотребляя большим звуком и не теряя естественности образа Борис Стаценко волшебным образом пробивал голосом плотный прокофьевский оркестр. Елена Зеленская ровно и мощно спела сложную и затратную партию Ренаты, доверительно передав бурю эмоций своей 20-летней героини.
Небольшие роли, обрамляющие скитания главных героев, сегодня удались на славу. Особенно хочу отметить две.
Евгения Сегенюк в операх Прокофьева предстает не только как обладательница уникального по объему и красоте контральто, но и как актриса в незабываемых образах — пластически точных, эмоционально насыщенных, и при этом исключительно культурных — без грамма «жирной» игры. Вздорная Гадалка Евгении Сегенюк, как и ее зловещая Клариче в Трех апельсинах, — самоценные шедевры в контексте оперы, оставляющие сожаление от того, что Евгения не выходит на сцену театра в ролях, достойных ее вокального и артистического совершенства.
Максим Пастер, — мастер запоминающихся эпизодов, — без труда держит на своем Мефистофеле всю сцену в трактире, с легкостью синтезируя характерное пение со всеми предписанными «ха-ха-ха!», вкрадчивые интонации и элегантные пируэты, создающие ощущение, что Мефистофель одновременно находится в нескольких точках сцены.
За прозрачность эзотерических мелодий Прокофьева и слаженность исполнения отвечал Михаил Юровский. Эмоции на сцене поддерживались движением музыки, четкость звучания не терялась даже в громких фрагментах. Очень четко прозвучали два медитативных женских хора — «Я люблю тебя, Рупрехт» в третьем действии и хор монашек в финале, подводящий к экстатической коде.
Добавить комментарий