Хороший, годный оперный маньяк на вопрос «что такое лето?» ответит, что лето — это когда выходишь из театра и — светло! Такое лето вчера случилось благодаря Новой Опере, где «Риголетто» начался в оригинальные четыре часа пополудни, удобно оставив время чтобы засветло побродить по Москве и поделиться впечатлениями.
Эта заметка — не о спектакле, который я не видел и вряд ли увижу, а потому судить о нем не могу и не собираюсь. Мое желание прокомментировать интервью, взятое у режиссера Игоря Ушакова корреспондентом интернет-издания JustMedia.Ru в связи с грядущей премьерой «Риголетто» в Екатеринбургском театре оперы и балета, продиктовано не желанием кого-то покритиковать, а чувством искреннего восхищения человеком, не побоявшимся, наконец, сказать правду о том, что многие знают, но говорить вслух отчего-то стесняются. Браво!
17 декабря я посетил третий премьерный спектакль «Риголетто» в Большом театре. Впечатления противоречивые, и связаны они не только с вызывающей столько споров постановкой Роберта Карсена. Кстати, самой большой проблемой в этой постановке, на мой взгляд, является не изображение разврата герцога Мантуанского и его окружения. И даже не перенос всего действия в цирк, это мне как раз показалось вполне допустимым. И даже понравилась эта темно-красная основная цветовая палитра. Там есть очень неприятный намек на некий аспект в отношениях между Риголетто и Джильдой, я себя убеждаю, что он мне почудился, потому что его кроме меня, кажется, никто не заметил. Но если он мне не почудился, то это вообще опрокидывает всю концепцию и, главное, не имеет ничего общего с музыкой Верди. Мне не хотелось бы углубляться в эту тему, да и вообще я ограничусь лишь некоторыми основными моментами постановки, без которых нельзя обойтись, рассказывая о певцах. Все-таки певцы в опере — главное, без них ничего не получится.
Чудо повторилось еще раз. Волшебный голос, для которого, кажется нет понятий «диапазон» и «тесситура», звучал даже лучше, чем на осенне-зимних спектаклях — нижние ноты были глубже и мягче, а пиано — еще тише и четче, хотя тогда казалось, что это уже невозможно. Актерский дар Бориса приводит зал в подобие гипноза с элементами помешательства. Во время овации, уже традиционно прерывающей спектакль после «куртизан» кто-то в первых рядах даже вскочил — и я его хорошо понимаю. Магия действует даже на случайных пассажиров оперных театров, обычно вежливо зевающих на спектаклях. Две тётушки-простушки, перед спектаклем с непосредственным смехом изучавшие либретто и пытавшиеся запомнить героев, во втором антракте сидели пришибленные и твердили: «Надо запомнить: Борис Стаценко, Борис Стаценко!»
