13 сентября я неожиданно решил пойти на «Бориса Годунова» в Большой. Это был последний спектакль серии, которую я, уже, практически пропустил из-за занятности на работе. Но, к счастью, обстоятельства буквально в последний момент сложились благоприятно, и я увидел свой любимый спектакль с сильным составом.
Лору Клейкомб я слышал несколько раз, и сегодня — лучший. Это было торжество бельканто — по-птичьи естественное звукоизвлечение и тонко нюансированное звуковедение. От вставных фиоритур в повторах кабалетт захватывало дух. Певица и музыка были едины. Гениально — нет других слов.
Как обычно, сильнейшее впечатление оставил Граф Николая Диденко. Полетный бархатный голос и талантливое лицедейство — секрет обаяния артиста.
Нет, определенно, была сегодня в воздухе какая-то магия. Я часто посещал «Сомнамбулы» после премьеры, но не припомню, чтобы на поклонах публика, забыв про гардероб, аплодировала стоя, подтянувшись к сцене. Да и состав был хорош — с любимыми артистами: Светланой Шиловой с ее виолончельным голосом, Николаем Казанским — басовитым, подвижным и убедительным неформальным лидером поздравления Графа и дирижером крестьянского хора. Анна Аглатова с легкостью и задорным драйвом отоварила Лизу.
Не хватало лишь Колина Ли. Заменивший его Филиппо Адами пел нестабильно. Местами звук был приятен, но непредсказуемо вылезали серьезные погрешности. То фальшивая нота, то оторвавшийся верхний регистр — у меня было ощущение как на минном поле. А манера разрывать легато для взятия дыхания перед верхней нотой — вообще ни в какие ворота. Вставное ре2 в кабалетте к «Tutto e sciolto», которым меня избаловали Колин Ли и Станислав Мостовой, Филиппо петь не стал. Лучше всего он прозвучал в коротком дуэте с Графом во втором действии, а в целом… ну, спел.
Хор был хоррош! Для меня болячкой обычно была сцена в начале второго действия — там красивый хор, любимый мной по записям. Но, видимо, из-за сложного расположения в глубине сцены он часто расходился больше, чем позволительно. Сегодня все было в норме здесь и в других сценах. В общем, хор — это тоже бельканто!:)
Джулиан Рейнольдс красиво ведет спектакль, точно выверяя динамику — тутти сдержанно-бравурны, а в особо душещипательные моменты оркестр ходит на цыпочках. Единственное, что всякий раз меня огорчает — огромные паузы для аплодисментов посередине арии. Вот вчера на «Анне Болейн» маэстро Марко Замбелли паузы делал, но при этом аплодировать не давал — дирижерская ловкость!:) Хотя, может дело в том, что там дирижер был на сцене, а сегодня — в яме, как положено в театрах.
Спектакль, который, по-моему, обязательно должен присутствовать в репертуаре Большого театра. Не только в качестве живого музея, в который приходят подивиться на то, как раньше не умели экономить на декорациях, но и для того, чтобы мы могли слушать главные партии русского оперного репертуара в таком исполнении. Великолепные Светлана Шилова - Марина, Максим Пастер - Шуйский, Станислав Мостовой - Юродивый и, конечно, Михаил Казаков в главной партии царя Бориса.
Для меня это уникальный московский аттракцион — черняковский Онегин с Василием Ладюком в титульной партии. Про похабность постановки все давно рассказано, и, к моей радости, привыкание не наступает — личный вкус каждый раз отторгает черняковщину на клеточном уровне. Но цимес в том, что Василий Ладюк создает черняковского (sic!) героя так, что невозможно смотреть на его игру без огромных мурашек восторга. Безусловно, актерствования было бы недостаточно — ведь это опера, и вторая половина удовольствия — совершенное исполнение партии. Такое исполнение, что лучше уже и не надо. Полетность голоса удивительна — в сцене объяснения (третья картина) Онегин поет не в зал, а в сторону кулис, при этом нисколько не теряя в звучности. В финале Василий отдает такой заряд энергии, что парализует зал. Публика внимает происходящему на сцене самозабвенно, полностью отключившись от внешнего мира и с открытым ртом — часто буквально, а не фигурально. Так совершается одно из чудес, на которые способно искусство музыкального театра.
Да простят меня артисты спектакля, при покупке билетов на этот аттракцион я даже не смотрю кто поет остальные партии. Но здесь повезло с Ольгой — ее пела Светлана Шилова, к моему удовольствию всегда играющая предписанную Черняковым стервозу с присущей певице культурой — без маниакальной агрессивности (Черняковым же предписанной и практикуемой другими Ольгами). Хороший Гремин получился у Александра Науменко.
В процессе работы над рецензией на премьеру «Аиды» в МАМТе родилась мысль, что постановка Штайна неуловимо напоминает работы Пицци. Хотя почему же неуловимо? Многое из того, что я сказал про «Аиду» Петера Штайна можно повторить и про «Сомнамбулу» Пьера Луиджи Пицци. Современный язык постановки, активно использующий в сценографии вневременные условности, без душного «нафталина» и этнографических подробностей. Функциональная цветовая гамма — цвет костюма Лизы и цвет платка — самый яркий (во всех отношениях) пример. Но главное — сохранение в неприкосновенности авторских пружин сюжета, логики взаимоотношений героев и общего настроения оперы.
Волшебным образом, сразу после марафона из четырех подряд премьерных «Аид» в МАМТе я обнаружил себя в Большом на «Сомнамбуле». После кровавых вердиевских страстей белькантовая пастораль с ее милыми условностями воспринималась особенно легко, даря беззаботное настроение и провоцируя на непосредственные восторги в адрес любимых артистов.
Этот материал дорог мне как первая публикация на сайте OperaNews.Ru. Огромное спасибо Евгению Цодокову за наставничество и бесценный опыт, полученный при работе над этим и последующими материалами.
* * *
Наверное, именно сейчас, когда пресса насытилась темой Большого театра как «ньюсмейкера» кадровых перестановок и далеких от искусства скандалов, наступил благоприятный момент, чтобы на страницах специализированного издания поговорить о том, что составляет предмет чаяний и обсуждений для любителей оперы. О настоящем и будущем репертуара театра.
«10 или даже 12 спектаклей в их нынешнем виде потеряли уровень, который необходим Большому театру» — чуть больше месяца назад эти слова Владимира Урина ознаменовали начало большой репертуарной чистки в Большом театре. За столь короткий срок говорить о результатах нет оснований. Однако заманчиво порассуждать о тенденциях в попытке представить новое лицо Большого.
Посещая оперно-концертные мероприятия несколько раз в неделю можно на спор еженедельно писать внушительные нетленки не о происходящем на сцене, а о наблюдениях за публикой в зале. В этот раз в ложе со мной оказались две милые девушки традиционного для их юности легкого образа мысли, когда всё «по приколу». Три действия они то скучали, благоговейно разглядывая внушительного мужчину в кипе, восседавшего в царской ложе, то шептались с непременными смешками, навлекая на себя надменные взгляды сидевших в первом ряду французов. В антракте читали либретто и многое находили забавным, завершив чтение традиционным для оперных пассажиров «в общем, все умерли!» с характерной сардонической интонацией. К концу четвертого действия девушки, крепко взявшись за руки, дружно хлюпали, промакивая глаза одноразовыми платками, а на поклонах с истовым восторгом отбивали ладошки аплодисментами, похоже сами от себя такой реакции не ожидав. Ради созерцания подобных метаморфоз в опере можно располагаться даже спиной к сцене. Хотя на сцене — тоже интересно.
