Юбилейная «Ночь перед Рождеством» (ГАСК 11.03.2014)

170-летие Николая Андреевича Римского-Корсакова обречено стать событием куда более камерным, чем отгремевшее 200-летие Верди и Вагнера. Несмотря на известность имени композитора, его оперы исполняются сравнительно редко и намного реже, чем того заслуживают их музыкальные достоинства.

Парадокс восприятия наследия Николая Андреевича в том, что при всеобщей любви к пронзительным житейским страстям «Царской невесты», вписанным в исторические реалии, его имя чаще упоминают в связи с циклом опер на сказочные темы. При этом, однако, львиная доля постановок опер и концертных номеров приходится именно на «Царскую невесту» — по вниманию театров и, соответственно, популярности у публики она уверенно перевешивает все вместе взятые остальные оперы композитора. Тем более ценным становится каждое обращение исполнителей к другим опусам Римского-Корсакова, не представленным в театрах — таким, как «Ночь перед Рождеством», концертное исполнение которой состоялось 11 марта в Светлановском зале ММДМ.

«Ночь перед Рождеством» в исполнении ГАСК России под управлением Валерия Полянского уже можно назвать репертуарным событием. Раз в несколько лет коллектив приглашает московских слушателей в мир колоритных симфонических красок и рельефных музыкальных образов, нанизанных на гоголевский сюжет.

Можно назвать несколько равно достоверных причин, по которым оперные театры не балуют любителей оперы сценическими постановками «Ночи перед Рождеством». Для интендантов это, наверное, в первую очередь — отсутствие известных номеров, вроде «Полета шмеля» или песни Левко, которые привлекают публику, ориентирующуюся в первую очередь на узнавание. Возможно, постановщиков отпугивают обширные симфонические картины и поистине сказочные авторские ремарки, невольно вызывающие мысли о непременном участии в постановке певцов-каскадеров: «Из трубы одной из хат валит дым, вместе с дымом и искрами вылетает на помеле Солоха в виде ведьмы, садится на крыше и запевает старинную колядку». Радикальных режиссеров может не устраивать прочная привязка оперы к гоголевскому тексту (слышу резонное возражение: «а когда их это останавливало?»). Не последнюю роль играет сложность исполнения главных партий оперы. На партию Вакулы требуется неординарный крепкий тенор, способный петь затратные партии, вроде Садко и Левко. Оксана, при всей трепетности гоголевского образа, должна не только владеть лирическими нюансами, но и пробивать оркестр, являющийся в ариях этой оперы не столько аккомпанементом, сколько равноправным изобразительным средством.

Чтобы разложить по полочкам прослушанное исполнение оперы, необходимы, как минимум, партитура и слуховой опыт. Если с партитурой у этой оперы все в порядке, — она была закончена композитором и не имеет нескольких редакций, — то широко­доступных полноценных записей оперы, по которым можно было бы ориентироваться в традициях исполнения, — ровно одна, 1947 года с Николаем Головановым. Последние годы в Москве оперу можно было услышать только в исполнении все той же ГАСК России под управлением Валерия Полянского, причем с почти неизменным составом солистов. Такое постоянство сводит на нет возможности сравнивать исполнительские интерпретации, но никак не умаляет значимости каждого исполнения «Ночи…» для любителей русской оперы.

Анна Пегова, (так и хочется добавить «традиционно») спела партию Оксаны. Убедительно прозвучала выходная ария, соединяющая ритмически сложный речитатив с распевной кантиленой и задорными припевами, в формате «русской стретты» дважды перемежающими распевные фрагменты. Излишне крупный и холодный звук в громких фрагментах да пара слышимо тяжелых подъемов наверх — вот та мелочь, к которой можно было придраться в столь сложном материале в исполнении Анны. В арии четвертого действия в голосе появилась усталость, выражавшаяся в небольшой осиплости голоса, а также в поджимании и слипании верхних нот, но и это не испортило впечатление от полновесного вокального образа кокетливой и знающей себе цену дивчины. Удержать летящий через оркестр голос певицы было не под силу даже недружелюбной к вокалистам акустике Светлановского зала.

Особые ожидания были связаны с Олегом Долговым, чей голос именно в партиях русского репертуара раскрывается во всей красе, с особенной удалью взмывая к самым сложным взрывным форте, которыми щедро нашпигована и партия Вакулы. Увы, голос певца с самого начала звучал вяловато, теряясь за оркестром. Из значимых потерь не была спета первая же программная си — в финале первой картины («…средь морозной ночи»), форте часто были плохо сфокусированы, а в середине диапазона был слышен дребезг. Поневоле вспомнилось, что в начале месяца Олег Долгов не вышел петь Германа. Возможно, последствия нездоровья настигли его и здесь. Тем не менее, певец достойно в сложившихся обстоятельствах допел сложную партию — будем надеяться, без последствий для голоса Княжича в апрельской серии «Чародейки».

Другие персонажи, населяющие сказочный мир оперы получились полнокровными и запоминающимися. Елена Евсеева добротно озвучила традиционно меццосопрановую партию Царицы. Две Бабы, записные сплетницы, в ярко выраженной характерной манере получились у Виктории Смольниковой и Анастасии Привозновой.

Людмила Кузнецова со свойственным ее голосу широченным вибрато и заглубленным звучанием, имеющим плосковато-народный призвук, явила, тем не менее, колоритную характерную Солоху. Яркий пример того, как важен выбор репертуара. Если бы певица, с ее нынешним состоянием голоса, не пела освященные харизмой великих исполнителей партии вроде Амнерис, Эболи или Азучены — возможно, у многих слушателей не было бы стойкого предубеждения против появления ее имени в концертах Капеллы.

Самая яркая вокальная удача из ролей второго плана — Чёрт Максима Сажина. Чертовски пронзительный голос беспрепятственно прорезал оркестр, донося до слушателей каждое слово (дикция у певца превосходная!). В довершение образ был приправлен перцем зловредных интонаций — более удачного воплощения музыкальной характеристики героя нельзя желать.

По воле автора оперы вокальным коллегой чёрта является Дьяк — хоть и служитель церкви, но также характерный тенор. При таком чёрте дьяк вынужден петь более сдержанно, чтобы обеспечить слышимую разницу характеров. Возможно, поэтому специалист Большого театра по характерным эпизодам Леонид Виленский преподнес своего героя несколько более скромно, чем хотелось бы, без гротескной комедийности, на которую провоцирует действие и без которой не искрятся фразы вроде «А это що у вас, великолепная Солоха?»

Из населяющих Диканьку жанровых персонажей с низкими голосами наиболее выигрышная партия Чуба вновь досталась колоритному басу из Самары Андрею Антонову. Оставаясь в рамках академического пения, артист уже в диалоге с Вакулой из первого действия смог развеселить зал гоголевскими «нет, хата не моя…» и коронным коленцем Чуба «…вишь, какая цаца!». Вплоть до финальной сцены Андрей Антонов с его сочным рокочущим басом, богатым на интонационные изюминки, оставался эпицентром гоголевского юмора, помноженного на музыку. Солист «Геликон-оперы» Сергей Топтыгин, может, и не был столь полнозвучен, но суровый и, одновременно, незадачливый Голова оставил приятное впечатление. Руслан Розыев запомнился, несмотря на небольшую партию — уж очень гармонично его голос темного тембра вписался в мистическую ауру, которой окружен Пацюк. Особенно выразительно получилось зловещее, вплетенное в оркестровый вой ветра, заклинание нечистой силы во второй картине.

Хор Капеллы мастерски представил развернутые хоровые номера оперы — жанровые иллюстрации народных обрядов с лейтмотивом «святый вечер!», берущим начало от увертюры.

Стихия сказки, носящей ироничный подзаголовок «быль-колядка», создается музыкой Римского-Корсакова с кинемато­графической точностью. Здесь нет необходимости рассказывать о симфонизме или о музыкальном языке. Просто вместе с первыми звуками увертюры откройте повесть Гоголя, и да услышит имеющий уши музыкальную иллюстрацию к поэтической прозе:

«Последний день перед рождеством прошел. Зимняя, ясная ночь поступила. Глянули звезды. Месяц величаво поднялся на небо…»

Открывающий оперу лейтмотив звезд, зажигающихся и мерцающих в морозном воздухе, проходит через всю оперу, не только иллюстрируя действие, но и вдохновляя героев — этому мотиву вторит Вакула в финале первой картины («Черны очи, словно звезды«). В музыку вкраплены свет месяца и завывания метели. Но отличительная черта опер Римского-Корсакова — большие симфонические картины с богатейшей палитрой изобразительных средств оркестра. Поэтому подлинного величия музыка достигают в инстру­ментальной кульминации оперы — сцене полета Вакулы, в которой с подобающей скоростью сменяются пейзажи, мелькают «редкие и легкие облачка», среди которых мчится в погоню нечистая сила…

Для полноты ощущений остается вспомнить, что осязаемая музыкальная картина стремительного полета создана силой воображения Римского-Корсакова за несколько лет до того, как от земли оторвался первый неуклюжий самолет братьев Райт.

Оркестр, ведомый Валерием Полянским, рассказывал историю с бережным вниманием к деталям. После московских оперных театров ухо отдыхало на гладком и точном звучании валторн, на слитных пассажах струнных, и даже ударные, казалось, звучали с какой-то сказочной утонченностью, не нарушая баланс самых «забойных» сцен.

Концертные исполнения русских опер коллектив Валерия Полянского дает с особой любовью и с доброй выдумкой, проявляющейся в, казалось бы, не обязательных для концерта деталях. На этот раз женские персонажи были дополнены стилизованными концертными костюмами — от пышного платья царицы до лоскутного гротеска одеяний Двух Баб (конечно же, с накладными носами цветов, согласно либретто!). Ухваты и сковороды, которыми композитор вооружил нечистую силу, не только появляются на сцене, но и звучат в оркестре — ухват отбивает ритм, а сковороды, внезапно оказавшиеся в руках хористов, звоном призывают нечистую силу в погоню. Такое вдохновенное исполнение превращает действо в запоминающееся знаковое событие, не только достойное нынешней юбилейной даты, но и ожидаемое в будущем. Надеюсь, неоднократно.

Материал опубликован в журнале OperaNews.Ru

Похожие темы

«Семён Котко» в исполнении ГАСК

Появление в афише московских концертных площадок очередного проекта ГАСК – событие и многообещающее, и предсказуемое. В данном случае предсказуемость – со знаком «плюс».

«Майская ночь» без галстука

Добро пожаловать на журналистскую кухню! Дело в том, что моя рецензия на «Майскую ночь», опубликованная вчера, изначально была написана в «дневниковом» стиле — с неформатными для респектабельного сми наблюдениями, отступлениями

Концерт симфонической музыки Александра Журбина: мост через полвека

Круглые даты — не более, чем условность, спасательный круг, придуманный людьми в стремлении структурировать время. При этом юбилеи дарят прекрасный повод для подведения итогов в форме ретроспектив и антологий