Самое сложное в наше время — найти театр, где эту оперу давали бы в надлежащем качестве, и в этом смысле Москве повезло сразу трижды.
Во-первых, уровень подачи музыки. Любителям Верди оперы Прокофьева могут показаться сложными для понимания. Доля правды в этом присутствует — конечно, есть повод позавидовать слушателям с музыкальным образованием, априори воспринимающим музыку глубже. Но даже при непосредственном восприятии — малая толика внимательности, чуть воображения, минимальное желание идти за музыкой — и мир прокофьевской оперы гостеприимно откроется вам. В этом «Огненный ангел» — не самый простой для начинающих, но показательный пример. Если все звучит как надо.
Приглашение Михаила Юровского для постановки обеспечило спектакли лидером — опытным, внимательным и строгим. Мелодии и акценты оперы в исполнении оркестра Большого театра звучат с тем уровнем качества, когда не возникает сомнений в прикосновении к подлиннику.
Во-вторых, постановка Франчески Замбелло, умеющей не только слушать музыку как драматургическую основу, но и проникать в тонкости инструментовки. В случае с музыкой Прокофьева — редкий и бесценный дар для режиссера. Наблюдая за тем, как уловлены и подчеркнуты в сценическом действии даже малозаметные подголоски, осознаю, что лучшего «Огненного ангела» мне увидеть на сцене, наверное, не суждено.
В-третьих по порядку, но не по важности — артисты, воплощающие на сцене мир этой оперы, наполненный символами и мистикой, от души приправленными иронией и юмором, за которые я и люблю музыку Прокофьева.
Репертуарная чистка в Большом украла у меня две оперы — «Набукко» и «Тоску» — в которых я каждый сезон старался не пропускать выступления Елены Зеленской. Пример самой правильной любви к голосу — когда просто слушаю и получаю удовольствие, а выразить словами ощущения не могу, да и не хочу. Благо, остались еще «Турандот» и вот «Огненный ангел», где Елена поет огромную и беспощадную партию Ренаты. Музыка в этой опере идет от речевой фразы — есть интонации вовсе разговорные, но тем обманчивые. Потому что параллельно с вокальной фразой может звучать солирующий инструмент или группа, а края фразы или отдельные слова — подчеркнуты подобающими случаю акцентами. В общем, нужно с особым пристрастием держать ритм и попадать в ноты. Есть совершенно выматывающие места, вроде рассказа Ренаты в первом действии, где важно на протяжении большого сольного номера не сдуться ни вокально, ни эмоционально. И, конечно, фрагменты, где композитор, строго сверкнув добрыми глазами из-под круглых очков, говорит: «надо!» — и певица должна не только соревноваться в громкости с оркестром, но и непременно побеждать его. Елена Зеленская — одна из очень немногих певиц, способных достойно пройти все эти испытания, чему в очередной раз, к своему огромному удовольствию, был свидетелем.
Рупрехт, герой просветленный и странноватый в своей экзистенциальной привязанности к Ренате, был воплощен Борисом Стаценко. В начале первого действия артист являет Рупрехта ворчливым и усталым. Образ через мимолетную тень плотской страсти приходит к всепоглощающей любви. И вот тут уже, конечно, голос! Объем звука — огромный, но используется рационально, не давая заскучать без нюансов, включавших не только разнообразную певческую динамику, но и штрихи разговорных интонаций. Дикция фантастически хороша — при высокой плотности оркестра не пропало ни слова. Неотразимый Рупрехт! Не понимаю что Рената нашла в этом Ангеле-Мадиэле — грациозном щеголе, не проронившем за спектакль ни слова. Отношение Ренаты к своему защитнику провоцирует на мысли о том, что Прокофьев в либретто мог бы снабдить рыцаря парой порочных страстей, а не превращать в эпицентр благолепной рациональности. Ведь и оперная публика больше всего любит Бориса Стаценко именно в многогранно-злодейских ролях, когда в дополнение к голосу во всю мощь разворачивается драматический талант артиста.
Спектакль силен не только двумя главными ролями. Вообще, в операх Прокофьева певцы часто раскрываются с неожиданной стороны. Так, хорош Роман Муравицкий, чья партия состоит из дуэта с Рупрехтом в окружении трех скелетов. Важно упомянуть, что дуэт звучит на фоне громогласно беснующихся духов в исполнении оркестра, который специфическое звучание верхнего регистра Муравицкого прорезает, как нож масло.
Каждое появление Евгении Сегенюк на Исторической сцене вызывает ощущение, что ее голос и сцена созданы друг для друга. Следом всегда возникает сильнейшее желание услышать на этой сцене в исполнении Евгении, скажем, Ваню. Уникальный голос сочетается со столь же запоминающимся артистизмом в каждой роли, из которых, когда говорю о Прокофьеве, всегда вспоминаю в исполнении Евгении Сегенюк антипод бесноватой Гадалке — ледяную в своей жестокости Клариче. Надеюсь, «Любовь к трем апельсинам» не случайно забыли на страничке репертуара Большого и встретиться с ее героями мне еще удастся.
Финальный хор в монастыре запомнился точностью и холодным очарованием, а Инквизитор Николай Казанский — звучным басом, непреклонно солирующим в этом хоре.
Мрачный мир средневековья Прокофьев просто не мог оставить без комического персонажа. Им выступает сам Мефистофель, как бы слегка заблудившийся и в компании с Фаустом забредший в оперу позабавиться. Максим Пастер в роли Мефистофеля неподражаемо великолепен, а подчеркнуто смурной и тяготеющий к менторству Фауст Петра Мигунова отлично подыгрывает «коллеге».
Если кого не упомянул — в этот раз среди фотографий — программка, чтобы оставить в истории всех, кто пел и играл в этот день.
В «Огненном ангеле» нет оркестровых соло в традициях опер XIX века — когда все благоговейно стихает и солист остается наедине со слушателями. В оркестре непрерывно происходит много интересного — инструменты не только подпевают героям, но и обсуждают вокальные фразы, иронизируют над ними, придают неожиданные оттенки произнесенному на сцене. А соло в складывающемся в итоге переплетении «мнений» еще надо уметь услышать. Впрочем, труба, как всегда, в привилегированном положении — ее яркое, чистое соло на фоне звучащего во всю мощь оркестра вызвало у меня в этот раз, наверняка предвосхищенный композитором, суеверный восторг.
Всех деревянных духовых по три, все слышны и вносят вклад в атмосферу — какая же мистика может обойтись без рожка, бас-кларнета и, конечно, контрафагота с его неповторимым звуком (по-моему, все-таки тяготеющим к краскам юмора на грани приличия). Артистичны были смычковые эпизоды — например, когда в первом действии Рупрехт под причитания Ренаты изгоняет обнаглевших демонов, смычки da braccio вторят Ренате пиццикато (когда это слаженно играет столько инструментов — неописуемое впечатление), а смычки da gamba тем временем резкими басовыми штрихами помогают Рупрехту… В общем, что красоты пересказывать — придете и услышите. Главное, когда настроение не очень или хмуро за окном — слушайте Прокофьева, а если повезет — вот на таких спектаклях, составляющих золотой фонд Большого театра. И душа надолго наполнится солнечным светом его музыки. Я гарантирую это.
Добавить комментарий