Несомненно, есть стервозная ирония судьбы в том, что этот спектакль на Малой сцене МАМТ случился во время премьерной серии «Пиковой дамы» Льва Додина в Большом театре. В обоих случаях действие перенесено в больницу, но с каким разным результатом!
Спектакль Александра Тителя, поставленный как идеальный тренажер для ввода в театр молодых певцов (Моцарт же!), скоро отпразднует девятилетие. Для спектакля малого формата это, скажем так, глубокая зрелость. Но он по-прежнему собирает публику, а молодежь играет в нем плечом к плечу с артистами, чьими именами славен театр.
В моем понимании психически здоровый человек не может получать удовольствие от наблюдения за больными. И краеугольное отличие полевого госпиталя «Кози» в МАМТ от патологического паноптикума семнадцатого нумера Обуховской больницы додинской «Пиковой дамы» — в том, что в полевом госпитале на поверку все здоровы.
Самый здоровый — ибо самый деятельный! — перемещающийся в первом действии в кресле-каталке Дон Альфонсо. В столь, казалось бы, незавидном положении, в отместку за непрерывные глумления над своей немощностью (мотивация! — прим.), он запускает интригу со взаимным наставлением насмешниками рогов.
Гульельмо и Феррандо — практически здоровы. Поэтому их и могут в любой момент вернуть в часть — что, опять же, более естественно, чем предписанный либретто с бухты-барахты внезапный уход в солдаты, которому все должны поверить. Тем более естественно, что раз полевой госпиталь — рядом идет война (согласитесь, окружающий героев мир у Тителя выстроен чертовски логично). Более того, маскирующие вернувшихся под видом «албанцев» Гульельмо и Феррандо бинты — бескровны. И здесь никакой болезненности. Да, на минуту появляются по-настоящему раненые в окровавленных бинтах — но и это играет на спектакль — предоставляю возможность самим посмотреть и понять почему.
Наверное, нет смысла говорить о том, что пышут здоровьем медсестры Фьордилиджи и Дорабелла. А особенно — новобранка Деспина — еще на забывшая вкус «гражданки», но терпящая прелести дедовщины (шоколадом, как вы помните, сестры с ней не делятся). Замечу, что взаимное обращение героинь «сестра» (по либретто) звучит в госпитале совершенно естественно.
Пожалуй, главная особенность постановки — уход от мрачного трагизма, неизбежно связанного с изменами любимых. Помните постановку «Так поступают все женщины» Флориса Виссера в Большом театре? Там конец выходит очень невеселым — именно потому что все всерьез. Госпиталь в постановке Тителя, где все — «пассажиры», не располагает к восприятию отношений как чего-то вековечного. А значит — всё легко! Достаточно вспомнить хотя бы как добры молодцы, разыгрывая уход в армию, нежно прощались не только со своими возлюбленными, но и, украдкой, — с другими сестричками. Вдобавок, контраст легкости отношеший и гремящей где-то рядом войны придает происходящему особую остроту — кто смотрел «M*A*S*H», тот поймет.
Не могла не всплыть и ассоциация с недавней постановкой зингшпиля Моцарта «Бастьен и Бастьена», где современная молодая пара приходит к психотерапевту. Там постановщики пошли еще дальше, написав для диалогов уморительный русский текст. Но действие оперы в обоих случаях осталось незыблемо — не пришлось придумывать подпорки для поступков, кромсать партитуру, лепить на пластелин и оборачивать скотчем рассыпающееся от вмешательства режиссера действие. Напротив, опера стала ближе и проще для непосредственного восприятия. А в чем-то и логичнее.
Подозреваю, что уникальная ажурная сценография Владимира Арефьева из стеблей бамбука придумана вовсе не для того, чтобы мешать фотографировать поклоны в исполнении любимых артистов, как это каждый раз думается мне. Есть у зарослей на сцене и другие свойства. Бамбуковый частокол до поры скрадывает объекты, находящиеся далеко, а при действии на переднем крае сцены практически делается невидимым (работает эффект кинопленки). Но главное предназначение сотен стеблей бамбука — создавать иллюзию подглядывания, обостряя внимание зрителя. Статичный зал выглядит призрачно, а на сцене настоящая жизнь идет своим чередом даже в антракте, и подглядывать за ней — невероятно пикантное занятие!
В «Так поступают все» с особой силой дает себя знать проклятая оперная необходимость продумывать драматургию для моментов, когда мимолетное чувство выражается пятиминутной арией с обезоруживающе непритязательным текстом. То есть в самих номерах драматургии — минимум, а артистам все время нужно чем-то заниматься. Хотя бы для того, чтобы соответствовать неиссякающей бодрости музыки Моцарта. Здесь все в порядке дважды. Во-первых, режиссер до краев наполнил действие событиями — скучать не придется. Во-вторых, артисты театра с воздушной легкостью наполняют жизнью сценический мир — воспроизводят задуманные режиссером каскады мизансцен, естественно взаимодействуя друг с другом и манипулируя реквизитом. Так рождается волшебство, не только оживляющее условность, но и делающее его на время спектакля единственной реальностью для собравшихся в Малом зале Музыкального театра имени Станиславского и Немировича-Данченко.
Спектакли «Кози» в МАМТ обычно оставляют созвучные музыке Моцарта светлые чувства, и этот раз не стал исключением. Выделить лучшего по части актерских работ совершенно невозможно — это был ансамбль, команда, где каждый подыгрывал каждому, а в нештатных ситуациях, без которых нет театра, — поддерживал фигурально и буквально.
Главным впечатлением стала Мария Пахарь, в равной степени шикарно сыгравшая и спевшая самую сложную партию — Фьордилиджи. Полновесное звучание нижнего регистра, объемные верхушки, филировки, утяжеление-облегчение звука — все было гармонично уже в «Come scoglio», а рондо «Per pieta» прозвучало еще лучше.
В той же степени удачным было выступление Ильи Павлова. В моцартовском репертуаре голос певца звучит естественно — мягко, ровно, в полной мере раскрывая красоту тембра. С удовольствием увидел на сцене, кажется, бесконечно долго отсутствовавшего в афише театра Сергея Балашова, да еще в одной из лучших его ролей. Несказанно очаровательна в исполнении Дарьи Тереховой Деспина — эпицентр агрессивной женственности. Дорабелла Натальи Владимирской была хороша, «E amore…» во втором действии прозвучала здорово. Ну и, конечно, за всем происходящим стояла тень Дона Альфонсо в неподражаемом исполнении Романа Улыбина — с яркой, темпераментной игрой и сочными интонациями.
Оркестр с Тимуром Зангиевым звучал красиво, и оставалось жалеть лишь что из-за специфического расположения над головами слушателей звук оркестра на малой сцене несколько расплывается. Да и баланс сильно зависит от положения в зале — в этот раз у меня над головой помурлыкивал контрабас, а где-то далеко слева валторна очаровательным дымчатым звуком выводила знаменитый пассаж в «Per pieta» (отработку которого вы гарантированно услышите в антракте «Кози» в любом театре). Что ж, подобные мелкие неудобства испытывали и слушатели времен Моцарта — два с лишним века назад так же, как мы вчера, изображавшие призраков, внимающих жизни на сцене.
Добавить комментарий