Февральский «Дон Карлос» — первый спектакль (Большой театр 04.02.2015)

Автор: Федор Борисович • 5 февраля 2015 • 12:16

Дата: 04.02.2015

Место: Большой театр России, Историческая сцена

Состав:

Филипп II – Дмитрий Белосельский
Дон Карлос – Гектор Сандоваль
Родриго – Игорь Головатенко
Великий инквизитор – Вячеслав Почапский
Монах – Николай Казанский
Елизавета Валуа – Вероника Джиоева
Княгиня Эболи – Мария Гулегина
Тибо – Алина Яровая
Граф Лерма – Сергей Радченко
Герольд – Арсений Яковлев
Голос с неба – Венера Гимадиева
Дирижер – Джакомо Сагрипанти

«Дон Карлос», Большой театр, 4 февраля 2015)

Истории разной степени примечательности, происходившие на спектаклях, здесь объединены тэгом Казусы. Но для табуретки в сцене убийства Родриго давно пора завести отдельный тэг. Правда, похоже, уже «посмертно», ибо на спектакле, о котором пойдет речь, «проблема табуретки» была изящно решена.

Напомню, она заключалась в том, что по велению режиссера раненый в спину Родриго должен был умирать, сидя на одинокой табуретке, куда его усердно транспортировал Карлос. Всё это выглядело не вполне естественно и со дня премьеры стало мемом оперных маньяков. Игорь Головатенко представил переосмысленную мизансцену, в которой Родриго использовал табуретку, чтобы опереться на нее и, с отличающим маркиза-герцога жизнелюбием, попытаться допеть сцену смерти стоя.

Не знаю, многие ли заметили, но отвергнутая в качестве смертного одра коварная табуретка попыталась отомстить. Задетая Родриго во время падения, она качнулась вслед, целя в затылок упавшему (как зритель в бинокль я гарантирую это). Так у Карлоса появился шанс отблагодарить Родриго за спасение: Гектор Сандоваль, показав завидную реакцию, подхватил и призвал к порядку кровожадный табурет — браво!

Правда, в том, что касается пения тенора, воскликнуть «браво» не могу. Гектор Сандоваль сценически был более внятен, чем в премьерной серии, но много кричал, а в первых двух действиях поддавал звук и резал верхние ноты так, что у меня болели зубы. То, что тенор при столь ярко выраженной силовой манере благополучно (и неоднократно) допевает объемную партию — повод позавидовать певцу. Но не слушателям. Образ истеричного инфанта получается здорово, но вокальная составляющая, при некотором количестве удачных фрагментов, все-таки печалит.

Зато остальные мужские роли были роскошны. Монах Николая Казанского — какой же праздник, когда даже, казалось бы, небольшую партию поет такой красивый, выразительный голос! Вячеслав Почапский — точное попадание в роль, звучный бас, в дуэте то уходящий в тень Филиппа, то, в дипломатически важный момент, наполняющийся угрожающими интонациями. Дмитрий Белосельский — неподражаемый, неописуемый бас, умеющий подать каждую фразу. Игорь Головатенко — столь же безупречный в этом репертуаре певец, которому роль Родриго — как для него написанная.

Мария Гулегина — певица, которая, появляясь на сцене, по праву харизмы становится дирижером — сценическое действие и оркестр подчиняют Марии Агасовне каждое движение и звук. Вероника Джиоева — обладательница уникального, журчащего горным ручьем, полетного нижнего регистра, придающего звуку полноту и весомость. В этот раз больше всего понравился самый сложный и продолжительный номер — ария в IV действии.

«Небо» в Доне Карлосе со дня премьеры мигрировало, и в этот раз находилось в технической ложе во втором ярусе. Сидя почти над оркестром я мог наблюдать, как в неярком свете пюпитра Голосом с неба пела Венера Гимадиева.

В сцене аутодафе внутри хора было некоторое количество расхождений, да и ансамбли солистов в нескольких моментах (особенно в сцене у «суповой тарелки») теряли разборчивость, но не до того, чтобы загрустить — скорее, повод снобски поворчать, ибо обычно бывает лучше.

Для меня самым сильным вокальным номером спектакля стал дуэт Филиппа и Родриго в исполнении Дмитрия Белосельского и Игоря Головатенко. Два красивых голоса пылали старательно сдерживаемой аристократической яростью. Хотелось, чтобы нашлось еще несколько неотложных государственных вопросов, о которых Филипп и Родригопо могли бы поспорить. В оркестре особенно тронуло перекликающееся с кларнетом соло рожка во время арии прощания Елизаветы с фрейлиной.

Понимаю, что рассказы о причудах публики Большого — общее место и банальность, попахивающая дешевым популизмом. Но человек слаб, а каждый поход в Большой театр, особенно на его Историческую сцену, пополняет копилку историй. Надо же их куда-то девать.

Три соседки на протяжении двух первых действий спорили о том, на каком языке исполняется опера — одна учила испанский и регулярно находила знакомые слова (что, позволю заметить, неудивительно — испанский действительно близок итальянскому). Но, положа руку на сердце, девушек можно понять — вольность обращения с согласными звуками у некоторых героев оставляла простор для размышлений в указанном направлении. В техническом антракте перед последней картиной деловой мужчина общался по телефону на весь зал Исторической сцены. Даже вступивший оркестр не убедил его прекратить общение — возможно, говорящий ждал аплодисментов, чтобы достойно завершить перфоманс. И если бы мне заранее сказали, что в метро попрошайки в вагонах теперь играют на индийских барабанах — я бы взял такси. Нетрудно догадаться, что после Верди это был контрольный выстрел в ухо. Но я выжил. Видимо, чтобы рассказать о следующем «Доне Карлосе». Но всему свое время.