Динара Алиева: «Я принадлежу к числу тех оптимистов, которые считают, что опера жива и будет жить»

Динара Алиева стала ярким явлением на оперной сцене не только благодаря уникальному большому голосу, удивительно выразительному и богатому оттенками. Ведь успех в опере это природный дар, помноженный на огромный труд. Роли певицы отмечены музыкальным перфекционизмом, даром бережной интерпретации и, конечно, незабываемым сценическим темпераментом, легко удерживающим самое эмоциональное действие у точки кипения. А еще мне памятен сольный концерт, завершавший прошлый фестиваль Opera Art. Тогда Динара Алиева в предисловии буквально несколькими неформальными, сердечными фразами о Елене Васильевне Образцовой, произнесенными с нескрываемым волнением, до слёз растрогала слушателей в переполненном Большом зале Московской консерватории. Навсегда запомнив тот день я с радостью воспользовался возможностью задать певице несколько вопросов чтобы получить развернутые искренние ответы, которыми делюсь с читателями Голоса публики в этом небольшом интервью.

— Динара, значительная часть Вашего фестиваля — приношение Джакомо Пуччини. Первой Вашей ролью в Большом театре была Лю из оперы Пуччини «Турандот». Очевидно, произведения этого композитора имеют для Вас особое значение. Что в этой симпатии является определяющим — подходящие по голосу партии или близкие по духу героини?

— При всём выборе, все-таки возможности певцов ограничены ресурсами голоса. Конечно, главное в выборе партии — это особенности голосового аппарата. Ни один оперный певец не станет выбирать оперную партию, руководствуясь только тем, что ему хотелось бы раскрыть в той или иной роли. Оперные артисты думают прежде всего о том, насколько партия подходит к типу голоса. Сначала оцениваются свои голосовые возможности относительно роли. А уже потом — актёрский, сценический потенциал. Для меня же еще всегда очень важно, чтобы исполняемая опера была по-настоящему незаурядным, выдающимся произведением. Мой любимый композитор — Пуччини. Он великий мастер оперы, практически все его сочинения — вершины оперного жанра, абсолютно великие шедевры. Моё «фанатство» от Пуччини выразилось и в том, что я подарила Большому залу Московской консерватории бюст композитора, который был установлен в фойе. И, конечно, я стремлюсь позиционировать себя как пуччиниевскую певицу. К тому же и героини пуччиниевских опер — это восхитительные образцы женских характеров. Ими движет любовь — самое великое чувство, которое, думаю, главное в жизни любой женщины. Каждая из пучиниевских героинь стремится быть любимой, готова ради любви пойти на любые жертвы… В этом самопожертвовании ради любви, в том, что любовь — главное чувство в жизни женщины, — в этом мне близки героини Пуччини, это и восхищает меня в них и делает их для меня образцами женственности.

— Чем именно привлекают Вас пуччиниевские женщины? Вы похожи на них или чему-то учитесь у них?

— В каждой героине пуччиниевских опер есть что-то особенное. Но есть и общее — все героини опер Пуччини очень сильные, незаурядные личности. Эта сила характера, конечно, восхищает. Но всё-таки это вымышленные персонажи, в которых для усиления драматических эффектов сконцентрированы те или иные качества. И походить на них в жизни, думаю, не слишком стоит: все-таки пуччиниевские героини все немного одержимые, слишком подверженные своей страсти. В жизни такое до добра не доведёт… Поэтому не могу сказать, что «учусь» у персонажей, нет, это немного другое. Просто, когда задумываешься над воплощением роли, то начинаешь думать: почему твоя героиня поступила так, а не иначе, какими мотивами она руководствовалась… Обдумывая персонаж, свойства своего образа, определённым образом проецируешь поступки героини на свою жизнь, невольно задаешься вопросом: а как поступила бы ты, смогла бы ты бросить такой вызов? И понимаешь, насколько сильны те характеры, которые ты изображаешь, и насколько много возможно почерпнуть для себя, для развития собственной личности, рисуя таких персонажей.

— Ваши трагические героини романтических и веристских опер отмечены чувством стиля и темпераментом, благодаря чему удивительно достоверны и вызывают живое сопереживание. Из комических номеров в Вашем репертуаре припомню лишь Лауретту («Джанни Скикки» Д. Пуччини) Комические героини Вам не близки или Вы не прочь при случае перевоплотиться в одну из них?

— Я люблю разные стили. Я ведь пою не только оперу, но и джаз очень люблю исполнять. И роли люблю не только драматические. Просто мне мало удаётся петь комических партий. Хотя к комическим ролям я обращалась. С Еленой Васильевной Образцовой в её юбилейном гала-концерте мы исполняли фрагмент из комической оперы Доницетти «Дочь полка» (я пела Марию, Образцова — маркизу). А еще, учась в Бакинской Консерватории, я участвовала в комических постановках, среди которых были спектакли на такие известные сюжеты, как «Восемь влюблённых женщин» и «Темная комната». Говорили, что я была очень органична в комических ролях в этих пьесах, меня даже приглашали работать в Русский театр драмы в Баку, но сейчас я, конечно, рада, что эти планы не сложились. И вообще, я очень люблю свой нынешний репертуар — оперы Верди, Пуччини, Чайковский — ведь это красивейшие оперы, которые можно исполнять снова и снова, до бесконечности.

— Нет ли желания одновременно раздвинуть хронологические рамки и расширить русскоязычный репертуар, попробовав себя в произведениях советских классиков — спеть Ренату в «Огненном ангеле» или, скажем, Катерину Измайлову?

— «Огненный ангел» Прокофьева пока не рассматривала даже на перспективу, а вот Катерину в «Леди Макбет Мценского уезда» очень хотелось бы спеть. И музыка Шостаковича, и образ этой героини — совершенно поразительные. Но, возвращаясь к вопросу о реальных возможностях голоса, моему голосовому аппарату пока рано обращаться к этой партии. Хотя, через несколько лет, не исключаю, что я приду к ней.

— Ваш репертуар выглядит достаточно консервативным — классические роли столетней и более давности. Как Вы относитесь к современным операм, создаваемым нашими современниками? Поступали ли Вам предложения от композиторов спеть в премьере оперы XXI века?

— Я люблю эксперименты и с удовольствием исполнила бы что-то не из классики. Тем более, если сочинение было бы написано «под меня», специально, учитывая особенности моего голоса… Но пока что все замыслы остаются на уровне предложений. С некоторыми идеями о создании новой оперы специально для меня ко мне обращаются, но пока дело до конкретики не дошло.

— Вы много поете по всему миру. Ваша любимая площадка для выступления (театр, концертный зал)?

— Каждый театр, в который я приезжаю, в котором готовлю роль, становится на время моим домом. Ведь подготовка новой постановки — это полтора-два месяца интенсивнейшей работы, практически ежедневной, по много часов спевок, репетиций, примерок костюмов, затем сценический период подготовки, генеральные прогоны… Ты окунаешься с головой в эту работу и театр становится почти домом. Хотя, конечно, есть родной театр — это Большой. Только на его сцене я ощущаю ту особую намоленность, особый дух, который отличает только его стены. Хотя, признаюсь с сожалением, что выхожу на сцену Большого я не так часто, как мне хотелось бы, и не отдаю всего, что могла бы этой, любимой мною, сцене. Но, к счастью, восполняю этот пробел за рубежом.

Очень люблю петь в немецких театрах, с удовольствием много пела в Венской государственной опере. А вообще, что-то своё есть в каждом театре, каждая сцена даёт свой неповторимый опыт. В Немецкой опере в Берлине, с которой я много сотрудничаю последние годы, как, впрочем и в Баварской опере в Мюнхене, в оперных театрах Штутгарта, Франкфурта, — во всех немецких театрах поражает чёткость и исполнительность в мельчайших деталях. А в Опере Овьедо, где я недавно исполняла Марию в «Мазепе» Чайковского, напротив, была некоторая стихийность в работе над постановкой, и это увлекало и захватывало. Очень памятны выступления в Торре-дель-Лаго на фестивале Пуччини. А в афинском зале «Мегарон», на концерте памяти Марии Каллас, мне устроили такую овацию и так восторженно и непосредственно сравнивали с этой великой певицей, что и это выступление невозможно забыть. В прошлом сезоне была потрясающая работа в постановке «Русалки» Дворжака в Китайской национальной опере в Пекине… Да все партии, все большие концертные или оперные проекты — это незабываемо, ведь эти роли, эти выступления — это твоё детище, часть твоей души, которая остаётся на сцене, в музыке.

— Вы считаете, что опера жива и еще порадует слушателей шедеврами или все лучшее в этом жанре уже было создано?

— Я принадлежу к числу тех оптимистов, которые считают, что опера жива и будет жить. Причём, опера не просто жива, она вдохновляет и восхищает всё новых зрителей, пополняющих ряды её поклонников. Ко мне много раз приходили после выступлений молодые люди за автографами, и признавались, что они впервые в опере и просто покорены красотой этого искусства. Это ли не лучшее доказательности, что опера жива! Так что, эпоха оперы никогда не пройдет. Как говорится, «забудут многих, но будут помнить Цезаря» — вот и про многие экспериментальные, смежные с оперой жанры забудут, а новые оперы будут создавать. Правда, сомневаюсь, что появятся такие великие шедевры, как оперы Верди, Пуччини… Произведения Прокофьева, Шостаковича, опыты Штокхаузена тоже неповторимы. Поэтому все эти великие оперы будут ставить снова и снова. И будут и академические оперные постановки, и режиссёрские эксперименты.

Признаюсь, при всём моём интересе к новшествам, я не особо рьяный сторонник так называемой «режоперы». Дело в том, что я сталкивалась с совершенно необоснованным переворачиванием с ног на голову оперных сюжетов, их смыслов в постановках молодых, самоутверждающихся режиссёров. Но недаром мэтры оперной сцены повторяют, что в опере всё должно быть обосновано музыкой. Музыкальный текст несёт множество смыслов, и режиссёр, обращающийся к опере, должен уметь их считывать. И если эксперименты не оторваны от музыки, а продолжают её смысловые ряды, тогда это становится интереснейшим творческим поиском. А если это эксперимент ради шокирования публики, то эта полная бессмыслица и свидетельство беспомощности режиссёра. Однако, опера — великое искусство, которое «стерпит» всё. Сколько бы ни было самых безумных экспериментов, оперы продолжают ставить, а в оперные театры — ходить зрители. И просто не верится, да ничто и не указывает на то, что опера когда-либо будет отправлена в корзину истории.