«Князь Игорь» Мити в Мете • Голос публики

После трансляции начнется смакование или оплевывание митиных находок, а мне понравилась предоставленная интернетом возможность послушать оперу без черняковского видеоряда. Дело в том, что ко мне попала запись по радиотрансляции одного из премьерных спектаклей — именно к ней я буду апеллировать в дальнейшем повествовании, с указанием конкретного места по хронометражу.

Есть такое слово — «добротно». Им я для себя определил то, как Ильдар Абдразаков спел титульную партию. Все на месте, но не хватает героического пафоса (в опере Чернякова, понимаю — смешно) и специфической русской жирности звука. Аккуратненько, по-европейски — мне показалось еще более рафинированно, чем на его «Power Players».

При всем уважении, не понял о каком «тесситурном корсете», который «пробивает» Оксана Дыка говорил Александр Курмачёв применительно к партии Ярославны. Всю жизнь эту партию пели драмсопрано и всегда — с пронзительными форте в меру вокальных данных. Оксана Дыка впечатляюще забивает гвозди, начиная с «прощаааай!» в прологе, но между гвоздями «рот открыла и стаканы ваши — йок» в партии есть другие слова, которые тоже надо петь, демонстрируя кантилену, динамические оттенки (таки да — пиано тоже). Вот здесь дела обстоят не лучшим образом — тон и фокусировка плавают, окончания фраз мучительно дотягиваются — умирающую Джильду достали из мешка и перед смертью заставили петь «плач Ярославны». У Ярославны два длинных выхода («Немало времени…» и собственно «Плачу я») которые призваны быть яркими номерами оперы, но в таком исполнении они не только безжизненны и монотонны, но и неприятны на слух. А вот дуэт с Галицким мне понравился — темпераментно, мощно и красиво.

В «Князе Игоре» есть номер с… скажу так: весьма простым текстом, который, будучи спет большими артистами, приводит в восторг, а при исполнении от «так себе» и хуже вызывает смущение и сочувствие певцам, которым приходится такое петь. Речь о дуэте Владимира Игоревича и Кончаковны. Вернее, об Аните Рачвелишвили. Я не сумел оценить ее в черняковской «Царской невесте» из-за яркой характерности застольного дуэта с (чудовищным) Грязным и глупого антуража «Вот до чего я дожила». Оставив на совести рецензентов манерные определения вроде «Любаша с темпераментом тигрицы», решил подождать Кончаковну.

Беда даже не в том, что у певицы проблемы с русским произношением — есть много уважаемых слушателей, обожающих записи русских опер, где иностранные певцы поют с сильным акцентом, йотируя гласные и коверкая их форму. Куда хуже проблемы с дикцией, без которой, по-моему, не может быть пения. И тут до смешного — один шаг.

Среднестатистический нелюбитель определяет оперу как «вытьё». Должен признаться, иногда и мне хочется употребить этот маргинальный термин — когда твердо знаю, что согласных в прослушиваемом материале должно быть значительно больше, чем слышу. За вокализом (sic!) Кончаковны через положенную арию Владимира следует упомянутый выше дуэт, на котором я вздрогнул, услышав «Дай убью я тебя всей страстью, всей силой души молодой» (на записи часть 2, 24:20). Вместе с нездоровыми кровожадными интонациями Кончаковны (привет от режиссера, конечно) фраза довершила в воображении картину в духе Брэма Стокера — Джонатан и вампиресса. Сдержанно резюмирую: я не разделяю многочисленные восторги в адрес данной певицы.

К счастью, пробивавшийся даже на записи режиссерский бред был прерван Игорем, пришедшим по-джентльменски сдержанно петь арию. Но об Игоре я уже рассказал.

Будь я юмористом, обязательно сказал бы, что у Кончаковны дикция — возможно, наследственность. Ибо Кончак (Стефан Кочан), появившийся в свой черед (как-то слишком вкрадчиво для хозяина положения), на немецкий манер не желал петь букву «л» («но разве ты живешь как пьенник»). Хотя Кончак-то как раз убедил — у него и согласные были, и характер в пении слышался (на «ты как хан здесь живешь» эффектно спел «хан» верхней нотой). Правда, уважаемый Нозеда соригинальничал с темпом, превратив и без того размеренную арию в колыбельную.

Овлур (к сожалению, не знаю кто пел на записи) то ли недоучил текст, то ли пел его спиной к дирижеру и мониторам — помимо подсказки текста, хорошо слышной в записи для всех артистов, Овлуру подсказывали («три! четыре! раз!») где вступать. Так себе Овлур, мне не понравился. А я, надо сказать, люблю и этот эпизод и мелодию Овлура — по-моему, одна из лучших мелодических находок в опере.

Сергей Семишкур «попал в обойму» достаточно давно и, на мой взгляд, рановато, если судить по записям с ним. Но с каждым разом его пение доставляет мне все больше удовольствия, а Владимир Игоревич у него, по-моему, так просто хорошо получился — звонко и в меру крепко.

Очень понравился Михаил Петренко. В его Галицком было то, чего недоставало Абдразакову — мохнатая тембристая «русскость», к которой опытный певец залихватски добавил дикий кураж героя.

Скула и Ерошка — роли, выгодные для исполнителей. Ничего особо петь не надо, а публика запомнит — ведь и мелодии шлягерные, и слова смешные, и потенциал буффонады в ролях такой, что через край хватить при всем желании не удастся. Особенно если постановщики под сурдинку аутентизма не вырезали народный финал с бессмертным «с умом да с вином на Руси не пропадем». Митя круто разобрался с финалом, но оставил сольную сцену Скулы и Ерошки, в которой, как и в сцене у Галицкого блеснули Владимир Огновенко и Андрей Попов. Получил большое удовольствие от интонаций их персонажей — то похабных, то трусливых, но неизменно смачных.

Я почти нигде не упомянул о главной (и традиционной) засаде саундтрека черняковских опер. Певцы часто вынуждены петь выраженно характерным звуком. Про Кончаковнино монстрическое «радость моя! счастье мое!» я уже вскользь заметил. Кончак издает неприличный звук на слове «булат» в арии. Игорь в «лишь только дай ты мне свободу» поет так, будто душит то ли Кончака, то ли себя (второе, судя по звуку, более вероятно). Как водится, на сцене ржут и верещат по поводу и без. Словом, постоянно происходит обычное для режоперы принижение используемого наследия великих композиторов.

В «Князе Игоре» много стилистически разных хоровых номеров. И здесь, по большей части, — печаль. В прологе хор поет с гламурным придыханием. В половецких плясках из-за специфического произношения отчетливо слышно «Хо-мя-ка! На бо-чок!» В моем любимом хоре оперы «Да, вот кому бы княжить на Путивле!» — с убийственным акцентом. Лучше всего получился (также нежно мной любимый) медитативный хор поселян после плача Ярославны. Правда не без ложки дегтя: «кто-то едет вдалеке» в спектакле нет, и после хора поселян изнасилованная музыкальная драматургия спотыкается. Впрочем, она весь спектакль хромает из-за многочисленных режиссерских подножек. Я ограничусь хронологическим перечислением сцен, а то расписался уже сверх всяких мер приличия.

1. Пролог

2. Первый половецкий акт

Чудом оставшийся невинным первый половецкий акт — с вокализа половецкой девушки до половецких плясок включительно

3. Сцена в тереме:

«Немало времени»
«Там девушки пришли»
«Ми к тебье кньягьиня»
Появление Галицкого, дуэт

4. Сцена у Галицкого:

хор «То не речка»
ария Галицкого
хор девушек «Ой, лихонько!» (sic! получается, что девки нажаловались Галицкому, он договорился с Ярославной, что девку отпустит — видимо, уже «забрал другую» и девки пришли за ней)
пьяный хор, Скула, Ерошка (некоторые слова изменены — например, нет «Вот те и к батюшке! Вот те и к матушке! С чем пришли — с тем и ушли», расклад голосов непривычный)

5. Винегрет

плач Ярославны
хор поселян «Ох, не буйный ветер»
внезапно: второй половецкий акт — сцена побега Игоря (только терцет с Кончаковной и Владимиром)
Скула и Ерошка: «Ты гуди-гуди, гуда»
Скула и Ерошка: увидели Игоря
народная сцена радости
фрагмент узнавания Игоря Ярославной «Ах, не может быть! Это сон!»
«встречный» дуэт Игоря и Ярославны
внезапно: второй половецкий акт — речитативая ария Игоря «Зачем не пал я на поле брани»
сцена народного прощения Скулы и Ерошки «Кто первый радость нам поведал? Кто?»
финальный хор
музыка, обликом сходная с увертюрой, но с визгом и звоном