Как я уже неоднократно признавался, это было моей давней мечтой — насладиться любимой оперой целиком с Борисом Стаценко, исполняющим партию главного героя (надеюсь, никто не будет оспаривать утверждение, что партия Скарпиа, не будучи заглавной, по существу является центральной в этом шедевре Пуччини).
И вот мечта сбылась: благодаря приглашению Бориса, мне удалось вскочить в «последний вагон» не только этой конкретной серии «Тосок» в дюссельдорфском театре, но и всего «поезда» данной постановки, которая в театре оказалась долгожителем, ибо шла… 10 лет — кажется, так?
Журналисты обычно начинают рассказ о спектакле с подробного описания режиссерской работы, но я не журналист, поэтому начну с самого для меня существенного — с музыки и исполнения. Маэстро Пуччини, Вы по-прежнему гениальны, и неземная красота Вашей музыки не блекнет под наслоениями разнообразных культурных и не слишком культурных слоев эпохи всеобщей «ломки», конвульсии которой продолжаются вот уже 100 с лишним лет. Благодарю Вас, мой дорогой учитель!
Скарпиа Бориса Стаценко… Вы знаете, друзья, правильнее было бы написать «Борис Стаценко Барона Скарпиа». То, что мне довелось вчера увидеть и услышать, не было исполнением роли! Это был он сам — являющий себя через плоть и голос артиста жестокий, умный, красивый, властный, одновременно сластолюбивый и холодный ВЕЛИКОЛЕПНЫЙ Скарпиа, перед которым некогда «трепетал весь Рим», а вчера вечером — весь театральный зал (кстати, заполненный почти до отказа). То, насколько эта роль сливается с артистом, мы с женой явственно ощутили, общаясь с Борисом после спектакля: от знакомого и глубоко симпатичного нам человека буквально сыпались искры! Вроде бы и грима уже нет, и костюм обычный, а эманация все еще та, Скарпи-онова, опасная, страшная и завораживающе красивая.
Описывать пение великого мастера тем, кто, к сожалению, не мог его вчера услышать, — дело, по-моему, абсолютно гиблое. Достаточно сказать, что голос Стаценко не просто заполнял собой пространство, не просто летел над залом, играючи преодолевая довольно плотную местами ткань оркестрового звучания, — он еще и разил слушателя наповал с точностью, заставляющей вспомнить фехтовальное искусство. Гениальный природный дар плюс наработанная годами огромного труда феноменальная техника, плюс еще что-то, трудно формулируемое… калибр человеческой личности — вот что это такое! В общем, завидуйте мне, друзья (если, конечно, вас не было в этом зале).
Однако, мне вчера повезло вдвойне. Потому что партнером Стаценко по «Тоске» был Нажмиддин Мавлянов, услышать которого вживую мне хотелось давно, а уж тем более в роли Каварадосси! Это вам, москвичам, легко: купил билет в МАМТ — и наслаждайся звучанием одного из лучших теноров России, а может быть, и Европы. А мне на моей горе, почти равноудаленной от Москвы и Дюссельдорфа, приходилось до сих пор довольствоваться неполноценными записями.
Голос Мавлянова изумителен по свой красоте, силе и свежести. Восхитительно тонкая нюансировка показалась мне даже чрезмерной в условиях этого сочинения Пуччини, где в оркестре звучит временами прямо-таки «Голливуд» (многое зависит здесь от мастерства дирижера). Но и вообще вся музыкальная ткань здесь, как я люблю говорить, «крупного помола», по-настоящему оперная, рассчитанная на сильный эффект и восприятие издалека. Так или иначе, я окончательно уверился в том, что этого певца ожидает самое блестящее будущее. Удачи и успеха, Нажмиддин!
Прекрасны были и остальные участники спектакля, особенно Тоска — Моренике Фадайоми, чье сопрано до сих пор звучит очень достойно — тут чувствуется большой опыт. О темпераменте и обаянии певицы, чья кровь несет в себе африканскую примесь, я уже не говорю, это само собой разумеется.
Мне очень понравилась работа маэстро Энрико Довико: оркестр под его управлением звучал слаженно, корректно и красиво, причем эта красота почти не зашкаливала по уровню звучности, а ведь при исполнении опер Пуччини дирижеру так легко увлечься и «поглотить» голос певца полноценным звучанием струнных…
Ну и, наконец, несколько слов о собственно постановке Дитриха Хильсдорфа. Это как раз тот редкий случай, когда мы с женой разошлись во мнениях: она не принимает того, что сама называет «психиатрией в режиссуре», а мне показался не лишенным смысла выстроенный режиссером второй, «психологический» план, где образы покойников — сначала Анжелотти, а затем Скарпиа довлеют над героями. Скарпиа-труп остается на сцене в течение всего третьего акта, время от времени «оживая» и комментируя действие. Правда, я не понял, почему уж тогда этот «загробный» Скарпиа не берет в финале Тоску за руку и не уводит ее за собой? Это выглядело бы логично в рамках режиссерской концепции, не противореча ощущению победы Скарпиа над его оппонентами — а в том, что он победил, сомнений у меня вчера не было.
Добавить комментарий