С точки зрения традиционного восприятия музыкальных эпох идея кроссовера из произведения современного (во всех отношениях) композитора и шедевра периода расцвета барокко кажется абсурдной, а задача органично объединить оба опуса единым сценическим действием — вызывающе трудновыполнимой. Достаточно вспомнить, что барочные оперы часто даются в концертном исполнении из-за архаичности вялотекущего сюжета на мифологическую или античную тематику, которым сравнительно трудно увлечь современную публику. За столь необычный проект взялся театр Новая Опера, в самом названии которого заложена готовность к экспериментам.
Сценическая версия первой английской оперы показывается в театре не впервые. В прошлом сезоне «Дидона и Эней» была представлена как опера-балет при участии пермских музыкантов и танцоров — учащихся колледжей. На этот раз опус Генри Пёрселла был скомбинирован с музыкальным произведением Майкла Наймана, полное название которого — «Пролог к ‘Дидоне и Энею' Генри Пёрселла» (Prologue to Dido & Aeneas by Henry Purcell), а жанр сам автор определил как «опера». «Пролог» уже звучал в Перми, но именно в Новой Опере предстояло родиться полноценной сценической версии.
Идея спектакля-кроссовера принадлежит режиссеру — Наталии Анастасьевой-Лайнер, музыкальным руководителем, как и в прошлогоднем спектакле, стал дирижер театра Дмитрий Волосников, визуальный облик определил художник Юрий Хариков, известный как театральными проектами, так и работами в кино.
Базовые декорации в красно-серых тонах состоят из подиума и декоративных элементов в виде фрагментов букв DIDO. Вторая буква «D» по ходу спектакля обыгрывается несколькими световыми и цветовыми решениями. Костюмы условны, детально проработаны, обильно плиссированы и, в основном, решены в черно-белой гамме.
Идущее без антракта действо открывает современная страница диптиха — «Пролог», основанный на исторических фактах рассказ о постановке «Дидоны и Энея» с вельможными диалогами, кастингом на партию Дидоны среди воспитанниц пансиона и театральными интригами вокруг назначения на роль. После явно залетевшего из драмтеатра монолога переодевшегося в латы главного героя начинается вторая часть — собственно, опера Пёрселла.
Ключевой момент спектакля — в нем всё понарошку и с добродушным юмором. Дряхлый хозяин пансиона Прист, когда никто не видит, разучивает танцевальные па. Симпатичные ведьмы в костюмах «феи драже, завернутые в фольгу» комичны и вместо страха вызывают добрую улыбку. «Окровавленное копье с головой вепря» представлено как отчаянно бутафорский макси-кебаб.
На полном серьезе поставлены лишь основные арии, самая известная из которых — бриллиант оперы Пёрселла, финальная ария Дидоны «When I am laid in earth», во время которой на слушателя, только что с расслабленной улыбкой наблюдавшего невсамделишный театр, обрушивается подлинная драма чувств героини. Сценическое решение финала со смертью Дидоны в равной степени просто и мощно — героиня растворяется в глубине сцены, после чего ширма медленно открывает проецируемый на задник погребальный костер. Движение замирает и звучит небесной красоты хор, венчающий оперу.
Пожалуй, с хора и начну рассказ об исполнении премьерных спектаклей. Сценическая часть хора забавно выходит на сцену гуськом в виде статуй с потешными «гипсовыми» ногами. Кукольность костюмов в сочетании с простотой разводки отсылает к организации театрального действия в маленьких театрах эпохи барокко. Чтобы озвучить отнюдь не барочного размера зал Новой Оперы, сделать хор более мобильным и сохранить на сцене «воздух» вторая часть хора размещается в оркестровой яме. По контрасту с небольшим хором в «Прологе», хоровые номера в опере Пёрселла развернуты, несут значительную драматургическую нагрузку и сложны для исполнения из-за выраженного многоголосия и изобилия мелких нот — например, в сцене, где хор смеется вместе с ведьмами. В столь прихотливом репертуаре хор Новой Оперы не просто удивил — растрогал красотой голосов и точностью исполнения, обеспечившей прозрачность звучания.
Солисты представляют по одной роли в каждой части действа. Виктория Яровая — по праву не только главная героиня, но и главная вокальная удача спектакля. Крайние верхние ноты на форте звучали чуть открыто, но общая монолитность ее яркого, плотного меццо и отчетливая обработка пассажей оставили самое приятное впечатление. Илья Кузьмин представил свои роли звучно и аккуратно. Из-за шлема, закрывающего покрытое серебряной краской лицо, Эней лишен возможности играть мимикой, но в горестной арии после встречи с Духом певец сполна передал чувства героя выразительными средствами голоса.
В качестве подарка для низкого голоса, исполняющего партию директора пансиона Приста, в оперу «Дидона и Эней» вставлен сольный номер — ария Духа Холода из другой оперы Пёрселла — «Король Артур». Ария, по большей части, состоит из коротких нот и сложна для интонирования. Тем не менее, оба премьерных Приста — бас Евгений Ставинский и баритон Анджей Белецкий с блеском исполнили номер. При этом унификации образа нет — Евгений Ставинский был благородно сдержан, звучал матово и округло, а Анджей Белецкий щеголял звонкими форте и темпераментным артистизмом.
Сквозной персонаж — импозантный Владимир Магомадов, скромно обозначенный в программке как «Дух». Да, он, в соответствии с либретто «Пролога», донимает Приста вокализами Духа, а в опере Пёрселла поет партию Духа в обличии Меркурия. Но герой Владимира Магомадова — поистине дух спектакля, настоящий Призрак оперы. Вооруженный волшебной ложечкой он правит всем, происходящим на сцене: подшучивает над героями, вдохновляет певицу в сцене кастинга, дирижирует бандой, выгоняет со сцены замешкавшийся хор, а в сцене бури с суровым видом громовержца орудует старым добрым железным листом. К пению контртеноров можно относиться по-разному, но нельзя не признать, что безупречно грациозная пластика Владимира Магомадова — одна из лучших находок спектакля, подобно нитке собирающая и держащая ожерелье из мизансцен.
Музыкальное решение спектакля — соответствующий духу времени действия прозрачный и сдержанный звук, который может показаться бедноватым непривычному к музыке барокко уху. Без живительных придумок не обошлось и здесь. В дополнение к основному оркестру в спектакле участвует банда. Струнная группа играет не только на сцене, но и за сценой — в фойе перед входом в партер, а оркестр эффектно перекликается с бандой, поддерживаемой хором, через закрытые двери.
Пожалуй, в спектакле есть два момента, мешающих отнести его к безоговорочным удачам. Первый — музыка Майкла Наймана, представляющая сочетание характерных для популярной музыки назойливо примитивных созвучий с невыразительными мелодиями, претендующими на «медитативность» — все это можно услышать в фильмах Гринуэя. Если что-то оправдывает выбор именно музыки «оперы» Наймана, а не более приятного для слуха современного произведения, вроде музыки Нино Рота, так это жизнерадостное действие, в прологе к «Дидоне и Энею» искрящееся на сцене Новой Оперы вопреки монотонным звукам Наймана. Отдавая должное индивидуальности восприятия, позволю личное впечатление: музыка первой части спектакля утомила однообразием настолько, что зазвучавшая после нее ажурная увертюра оперы Пёрселла вызвала преждевременный катарсис — что называется, «почувствуйте разницу».
Второе слабое место спектакля — исполнение на английском языке. Лингвистическая унификация опер уместна в популярном международном репертуаре — это диктует глобализация оперного мира. Но в постановке, где, скорее всего, не предвидится приглашенных мировых звезд, вполне можно исполнять партии в русском переводе. Помимо очевидного повышения доступности восприятия, такой ход многократно усилит воздействие содержащегося в тексте юмора. Кроме того, монолог Энея между частями представления сразу станет убедительнее — сейчас преждевременное считывание из супратитров фраз, которые артисту только предстоит произнести, рождает диссонанс восприятия необычной для оперы сцены монолога. Причем, сама идея русскоязычного исполнения не нова — существует литературный русский перевод «Дидоны и Энея», предназначенный для пения (запись 1977 года, дирижер В. Нестеров), да и в Перми звучал русский текст либретто поэтессы Веры Павловой. Также следует отметить, что восприятию произведений на английском языке мешает неважное произношение, в разной степени отмеченное у исполнителей.
По музыкальному материалу спектакль, безусловно, — деликатес, а не блюдо для всех. Тем не менее, по форме он адресован не столько эстетам, подкованным в стилистике барокко, сколько широкому кругу любителей оперы, не выслеживающих призрак аутентизма, но умеющих ценить оригинальность сценического прочтения хрестоматийного произведения.
Из неяркой и чопорной антикварной безделушки создатели спектакля при помощи театральной алхимии выплавили очаровательную и стильную безделушку, самая приятная особенность которой — несовременность. Спектакль начисто лишен вульгарности и эпатажа, в разных дозах почти неизбежно просачивающихся в современные оперные постановки. С первых минут можно довериться происходящему на сцене и наблюдать действие с открытой душой, а по окончании спектакля — почувствовать, как съежились и отступили хищные тени повседневных забот, освободив место для безотчетной радости, рождающейся от соприкосновения с бессмертным искусством.
Материал опубликован на сайте OperaNews.Ru
Фото: Даниил Кочетков и Федор Борисович
Добавить комментарий