Спектакль предусмотрительно дают без антракта, но ручейки уходящих начали струиться уже во время сцены в Чудовом монастыре, когда особо чувствительные любители оперы услышали как поют Пимен и Самозванец. В этой же сцене была, по-моему, лучшая находка спектакля — отчаянно фальшивящего тенора Пимен накрыл тряпкой, как разоравшегося попугая. Я беззвучно аплодировал в умилении. Жаль, Пимена накрыть было некому.
Мимо нот, регулярно сбиваясь в речевую позицию, пели ВСЕ. Лучше всех звучали, пожалуй, Варлаам (Олег Бударацкий) и Пристав (Александр Краснов, певший Грязного в премьере «Царской невесты»). Алексей Тихомиров в роли Бориса показался мне несостоятельным ни вокально, ни актерски. На сцене смерти я (буквально!) чуть не заснул — настолько монотонно и пресно отбывал номер певец.
Актерство в целом было на уровне драмкружка — под стать режиссуре, как-будто специально не решившей даже беспроигрышные моменты вроде сцены у Василия Блаженного. Все заскорузлые режоперные штампы были собраны — оживляж увертюры, грубое домогательство, порожние действия и эмоции, курящая певица, пение спиной к залу, пение на столе, низкопробные гэги вроде «железный колпак — шапка со значками».
Итог — безнадежной драматургической убогости спектакль в уголовном исполнении. Кстати, в уголовной практике есть протокольные формулировки отягчающих обстоятельств: «группой лиц», «по предварительному сговору» и «с особым цинизмом» — все они как нельзя лучше подходят к сегодняшнему акту оплевывания одной из главных русских опер Александром Тителем сотоварищи, почти совпавшему с днем рождения композитора.
Посыл тот же, что у Александрова в «Пиковой даме»: «я покажу вам любую хрень, а вы все равно будете вопить 'браво!' и аплодировать, ибо публика — дура». И публика торопится оправдать высокое данное звание.
Сегодняшний спектакль можно называть «потерянный вечер», «испорченное настроение», но на музыкальное событие он не тянет. Поэтому буду беспримерно краток.
PS: мне тут сказали, что это, дескать, первая редакция, которую надо воспринимать по-другому, а у меня, якобы, Баратов «на ушах». Парирую: я видел живьем не только спектакль Баратова, знаю особенности разных редакций и умею отличать пение по нотам в любимом мной уникальном речитативном стиле Мусоргского от немузыкальной декламации, из-за которой Модест Петрович, наверное, извертелся за время спектакля от желания разобраться с охальниками-интерпретаторами.
PPS: Подумал, что несправедливо не рассказать о том, что мне понравилось в спектакле из Екатеринбурга.
Во-первых, очень понравилась идея с центральной декорацией. Владимир Арефьев про свою работу говорит, что задача театрального художника — «решать пространство», и его решение, по-моему, великолепно. Даже помимо полного симбиоза с режиссерской «бочковой» концепцией (по градусу примитивного популизма достойной разве что перестроечного КВНа). Декорация позволяет разнести действие на несколько уровней и сделать оригинальную разводку. Дополнительный бонус — то, что декорация приводится в действие не машинерией сцены, а людьми — народом. Оценивая оперу я всегда иду от ее музыкальной составляющей, но это тот редкий случай, когда в спектакле именно работа художника-сценографа произвела на меня самое сильное впечатление.
Во-вторых, понравился хор в прологе: четкое и эмоциональное звучание при том, что хор располагался в глубине сцены и пел, повернувшись в чуть сторону от дирижера (видимо, в кулисе стоял хормейстер). Я даже пожалел, что в первой редакции «Бориса Годунова» хор не столь значим (кульминация хоровых номеров этой оперы — сцена под Кромами, отсутствующая в первой редакции).
В-третьих… А вот третьего в данном случае мне не было дано.
Добавить комментарий