Постановка без парижского акта в Фонтенбло не только мешает этой опере тягаться по продолжительности с опусами Вагнера, не только лишает единственного эмоционально светлого пятна — красивой любовной арии Карлоса и любовного же дуэта у костра. Как оказалось, еще один спутник миланской редакции — путаница в родственных отношениях героев оперы. И здесь, как говорится, «от великого до смешного». Где-то во втором отделении между тетушками, сидевшими неподалеку, происходит диалог:
— Так кто все-таки мать Карлоса, которую он любит?
— Не знаю… Ну, наверное, Гулегина!
После такого как прикажете переживать катарсис дальше? Правда, в первом действии одна из этих тетушек назвала обитель Монаха «хижиной» — и тут уже никакое фонтенбло не поможет (если кто не видел спектакль, «хижина» на прилагаемом фото на заднем плане).
Да, публика Большого театра — неисчерпаемый источник впечатлений. Но на сцене — тоже интересно. Например, там идет снег и, вопреки испано-французским климатическим реалиям, лежат, не тают, внушительные сугробы. Вспомнилось, что в дни декабрьской премьеры в Москве, как и сегодня, на снег можно было посмотреть только в Большом театре, за что знакомые, посетившие спектакль, благодарили режиссера отдельным пунктом.
Вы спросите: «А не пора ли э-э-э… ближе к опере?» и я отвечу: «Извольте!» Итак.
В первый состав на титульную партию влился греческий тенор — Димитриос Питтас. По сравнению с Андреа Каре, певшим премьеру, голос грека жидковат, но это заметно только в ансамблях. А так — ноты берет, верхний регистр — завидный, нижний — что интересно, тоже. Поет ровно, не подъезжает, не рвет. Тембр несколько… на любителя, но обсуждение тембров теноров — табу:) А вот что не надо делать, когда он поет — так это смотреть на сцену, а тем более разглядывать артиста в бинокль, как любит делать ваш покорный слуга. Два доминирующих актерских клише у грека — кривая усмешка и выпучивание глаз. Ну и жеманный какой-то Карлос. В общем, звучит хорошо, но смотрится — так себе, если не сказать странно. Хотя ведь Карлос и не должен быть героем — в этой опере роль под амплуа героя — Родриго.
По сумме качеств вспомнить лучшего Родриго, чем Игорь Головатенко, я что-то не могу. Как на премьере это было главное впечатление, так и сегодня. Стальные форте, сногсшибательные ферматы, благородная фразировка и образ — ну чистый «маркиз, теперь вы — герцог!» Не случайно воскрешению Родриго на поклонах публика радовалась едва ли не больше, чем даже эмоционально выраженному примирению Эболи и Елизаветы.
Эболи Марии Гулегиной и Елизавета Вероники Джиоевой сегодня прозвучали на порядок лучше себя премьерных. В том, что Мария Агасовна в очередной раз взорвет зал «O don fatale», я не сомневался — мне кажется, эту арию Верди писал для ее голоса, темперамента и артистической харизмы. А вот исполнение песни про фату — легко, подвижно, с пиано, с мелкими нотами, с фиоритурами — стало главным приятным сюрпризом спектакля. Мария Гулегина в отличной форме — пусть она всегда нас радует!
Вероника Джиоева не только вернула вокальную форму, но в нижнем регистре, мне показалось, стала заметно ближе к настоящему драму — это второй приятный сюрприз спектакля (т.к. на премьере Елизавета в исполнении певицы вызвала у меня лишь пожелания скорейшего улучшения). По ходу действия были у нее какие-то мелочи вроде не вполне удачных ноток, но сложнейшую арию спела замечательно. Единственное, что печалит меня в пении Вероники Джиоевой ныне и присно — дефицит согласных звуков. Конечно, вокализ «Прощание с фрейлиной» прозвучал красиво, а текст можно прочитать в супратитрах (они в Большом теперь новые — оранжевые, на отдельном табло), но слушать эту партию, не слыша согласных, я никак не согласный.
Дмитрий Белосельский — из тех певцов, звучание которых описывать бестолку. Кто слышал — тот сразу возведет очи горе и в немом восхищении разведет руками. А кто не слышал — тому не понять общих восторгов, которыми неизменно окружен этот феноменальный исполнитель. Филипп у него очень цельный, очень детальный и 100{e86d0b4be41953ef92694fd8ab7cb839f0c49613a4503dd3a4f4115e609cc99e} убедительный. За остальными впечатлениями — пожалуйте в театры, где поет Дмитрий.
Вячеслав Почапский, на премьере срочно вышедший вместо заболевшего приглашенного баса, к счастью, так и остался в этом составе. Во всех отношениях очень качественное исполнение Инквизитора.
Ну, а Николай Казанский хорош практически везде. Жаль, Монах — роль пафосная, без изюминки в характере, и блеснуть ценимым мной актерским талантом артисту было негде. А прозвучал здорово.
Дирижер Роберт Тревиньо и в этот раз показал красоту и силу воздействия музыки Верди со всех ракурсов. Лирические эпизоды были истово слезоточивы, а от суровости в сцене аутодафе по спине пробегал холодок — особенно в самом финале, когда клетки с «жарь-птицами» опускались навстречу небытию.
Вот только в начале второго отделения сидевший рядом мальчик лет семи захотел конфетку. И вместо соло Бориса я слушал, как сначала мама ребенка долго доставала конфетку из оглушительно шуршащего пакетика, а потом мальчик с иезуитской неспешностью разворачивал еще более шуршащий фантик. Потом маленького инквизитора-сладкоежку зашикали, но трепетность момента прикосновения к любимому музыкальному фрагменту этой оперы была подпорчена.
Впрочем, почти неизбежные в Большом эпизоды с окружающими пассажирами — лишь привычная мелочь. Я видел много разных видеозаписей с разными артистами, и очень жаль, что сегодняшний спектакль останется лишь в памяти, да на мутных фотках с поклонов. Это был крепкий мировой уровень — и по музыке, и по вокальным работам. Плюс постановка, дающая певцам петь вволю. Итого — шикарный вечер, за который всем, кто принимал участие в сегодняшнем сеансе театральной магии — низкий поклон и всевозможные рукоплескания.
Добавить комментарий