Легко узнаваемый по одежке царь Иван Грозный и... нет, это не невеста, а Малюта Скуратов. Пока не показали крупно я удивлялся почему у Малюты на пузе белый кролик. Таки не кролик – бультерьер.
Почему-то из всех спектаклей Золотой маски для трансляции выбрали этот. Возможно, потому что чисто технически Новая сцена Большого театра, где давали спектакль, лучше всего приспособлена для трансляций. Тогда почему не пермскую «Королеву индейцев» или «Летучего голландца» из Екатеринбурга, дававшиеся на той же сцене? Так или иначе, но из оперного репертуара нынешней Золотой маски в эфир и в кинотеатры, — на огромную аудиторию, — пошла именно «Царская невеста» Михайловского театра в постановке Андрея Могучего — еще одного драмтеатрального режиссера, доросшего талантами до оперных бюджетов. В показанном в антракте интервью Могучий признался, что при постановке оперы музыка очень сдерживает. Что ж поделать — без борьбы нет победы. Я сочувствовал режиссеру как мог.
Экспозиция к явлению царя Марфе. Больше всего напоминает заявку на очередной конфликт с религиозными организациями.
Спектакль претендует на премию в номинациях «лучший спектакль» и «лучшая работа режиссера». Насколько можно судить в записи, хороши были оркестр и хор. Можно поспорить о качестве исполнения сольных партий (в записи мне понравились Лыков и, в целом, Марфа). Но я не увидел в спектакле ничего выдающегося в плане режиссуры. До такой степени, что слово «выдающегося» из предыдущего предложения можно убрать. Это даже не клиповая постановка, а слегка намеченное действие с кривляниями и глубокомысленными приколами. Любителям драмтеатра — поклонникам Могучего, возможно, и понравится.
Финал третьего действия: «...понять твою Васильеву дочь Маааарфу!» Буквы живо напоминают «Севильского цирюльника» в Новой Опере
Трендовый ликбез в стиле «наш друг Пишичитай» присутствует весь спектакль. По сцене носят набранные циклопическими буквами «мёд», «ласковое слово» и т. п. Развлекая — образовывают! Художник спектакля Максим Исаев обезоруживающе просто пояснил:
Например, мы долго бились — что такое «эй, мёду поскорей»? Как это изобразить на сцене? Было столько вариантов с этим мёдом. В результате я предложил: давайте пронесем огромное слово «МЁД» — вот мёд прошел, как бы все понятно.
Словами обозначались не только отсутствующие на сцене предметы и чувства, но и непонятные без пояснения действия:
Принципиально не смакую режиссерские глупости, поэтому приведу лишь один пример. В момент когда Любаша видит Марфу («Не чудится. Какая красота! Глаза какие!»), та из тарелки на весу руками за обе щеки уплетает что-то вроде квашеной капусты:
Любаша: Как хороша! Не чудится ли мне?...
Марфа берет ручкой новую порцию из тарелки и — ням!
Любаша: Не чудится.
Изящный контрапункт! Все говорит о том, что, талантливому режиссеру музыка мешала не одна, а в преступном сговоре со словами либретто.
Так вот она, любашина злодейка! Черноволосая, с собольей бровью. И зверским аппетитом.
Два с половиной часа зевал и недоумевал, а желание аплодировать появилось лишь один раз — и то в антракте, когда состоялся диалог между ведущим трансляции Андрейсом Жагарсом и исполнителем роли Грязного Александром Кузнецовым:
— Вам нравятся современные интерпретации исторических опер?
— Вообще, я сторонник того, чтобы современные интерпретации были у современных опер. Чтобы развивался этот жанр, чтобы больше писалось современных опер, новых, и режиссеры — наши современники, базируясь на нашем материале, могли интерпретировать.
Интермеццо к III действию. Посреди парада невест Грязной (Александр Кузнецов) ковыряет ножом привязанный к руке кирпич. В антракте выясняется, что это - гаджет: «У всех сейчас есть гаджеты - вот Грязному придумали такой гаджет. Деревянный»
Публикация проиллюстрирована подборкой кадров из трансляции. Каст я не нашел, поэтому имен артистов нет. Что в духе нашего времени — светится только режиссер… ну и Лыков — когда режиссер позволит.
– Скажи, я похож на маленькую тучку?
– Нет, ты похож на Лыкова, который поет «Тучу ненастную», нарядившись в костюм новогодней елочки
(я раздобыл сведения об исполнителях и добавил, но это было позже)
Часть антракта была посвящена продвижению просмотра опер в кинотеатрах. Помимо разумных аргументов, вроде относительной доступности билетов и возможности просмотра в удаленных от Москвы регионах, звучали тезисы сомнительного свойства. «Лучше видно» — в театре бинокль в помощь, и можно смотреть туда, куда хочется, а не туда, куда направлена рабочая камера съемочной группы. «Лучше слышно» — баланс звука в трансляции был грубо нарушен, и голоса звучали значительно громче оркестра. Слушать это было трудно. Кроме того, упоминалось, что «некоторые по привычке взяли с собой попкорн». Видимо, организация, занимающаяся продвижением оперных трансляций, хорошо вложилась в рекламу этого способа просмотра оперы. Ну, здесь я придерживаюсь позиции, что для приобщения народа к искусству все средства хороши. Вот только над репертуаром трансляций, на мой вкус, еще надо бы поработать.
Повторит ли этот спектакль Михайловского театра прошлогодний успех «Евгения Онегина» имени Жолдака? Ждать осталось недолго — спокойствие, только спокойствие...
Любаша, слушая сцену сумасшествия Марфы, успокаивается упражнениями йоги
Fedor Borisovich
Чтобы утрясти впечатления от «Царской невесты» Могучего, еще раз послушал интервью в антрактах и выборочно пересмотрел ключевые сцены — как всегда, в надежде, что осенит. Не осенило. В обсуждении возник вопрос:: почему режиссеры так ставят оперу, не замечая очевидной трагедии? Неужели они никогда не испытывали подобных чувств, поэтому глухи к ним? Сколько раз я задавался этим вопросом! Мне даже приходила заманчивая с конспирологической точки зрения мысль, что подобные спектакли ставят бездушные роботы, компьютерные программы — поэтому главным героям и отказывают в тех чувствах, на которых, собственно, держится опера.
Более правдоподобным мне кажется предположение, что у режиссеров подобных подчеркнуто стерильных спектаклей как раз все в порядке со способностью переживать. То есть себя они ощущают трепетными творческими натурами. Это нам, зрителям, они отказывают в праве на тонкие чувства. Они — пастыри, чья задача накормить стадо максимально примитивным хрючевом. Виртуозно — чтобы и трагедию показать, и ни в коем случае не вызвать эмоций тоньше простого желудочного удовольствия. Представить, что на такой «Царской невесте» кто-то серьезно переживал по ходу действия и плакал в финале — просто невозможно. А значит, задача выполнена. В очередной раз.
Причины, по которым таким пастырям выделяют эфир для трансляции продуктов их жизнедеятельности на миллионы мозгов по каналу с названием «Культура» — очевидны, как два плюс два. Cui bono?