Премьера «Кармен» в Большом — очарование разочарования

Автор: Федор Борисович

Дата: 15-16.07.2015

Место: Большой театр России, Историческая сцена

Состав:

15 июля 2015

  • Кармен – Агунда Кулаева
  • Хозе – Мурат Карахан
  • Эскамильо – Эльчин Азизов
  • Микаэла – Анна Нечаева
  • Цунига – Николай Казанский
  • Моралес – Александр Киреев
  • Мерседес – Екатерина Морозова
  • Фраскита – Дарья Зыкова
  • Ремендадо – Станислав Мостовой
  • Данкайро – Андрей Жилиховский

16 июля 2015

  • Кармен – Вардуи Абрамян
  • Хозе – Олег Долгов
  • Эскамильо – Николоз Лагвилава
  • Микаэла – Динара Алиева
  • Цунига – Петр Мигунов
  • Моралес – Константин Шушаков
  • Мерседес – Оксана Горчаковская (Ломова)
  • Фраскита – Руслана Коваль
  • Ремендадо – Марат Гали
  • Данкайро – Александр Миминошлвили

Дирижер-постановщик – Туган Сохиев

«Кармен» в Большом театре России. Фото Дамира Юсупова.

Про эту премьеру я высказался дважды. Сначала здесь, по горячим следам первого спектакля. Затем, более обстоятельно и занудно, на OperaNews.ru — именно этот материал предлагается вашему вниманию ниже.

С легкой руки правителей с недавних пор Большой театр стали с игривым оттенком иронии именовать «культурным брендом». Таким же брендом, и уже без тени иронии, в мире оперы почти полтора века является опера Жоржа Бизе «Кармен». Нет смысла описывать томление предвкушения любителей оперы, когда эти тотемы объединяются.

С учетом куйбышевской постановки в эвакуации (1943) и спектакля, до недавнего времени, жившего на Новой сцене, Большой театр ставил «Кармен» девять раз. Юбилейная, десятая постановка стала вехой в истории театра: это первая опера на Исторической сцене, созданная «с нуля» при новом руководстве Большого и первая сценическая постановка в театре нового главного дирижера Тугана Сохиева.

Уходящий сезон в Большом открывался концертной премьерой «Орлеанской девы» Чайковского, в которой Сохиев уже заявил о себе как тонкий и смелый дирижер-интерпретатор, тяготеющий к по-европейски строгой подаче партитуры. Чуть позже он принял «Богему» на Новой сцене — и подарил спектаклю второе дыхание. Но самая знаменитая гранд-опера, включающая и оркестровые фрагменты поистине народной популярности, и танцевальные номера, — испытание особое.

В интервью Туган Сохиев назвал своей главной задачей очистку «Кармен» от штампов — бремени не только популярности оперы, но и «концертности» многих номеров, часто исполняемых вне контекста действия. «Мы не хотим искать подтексты в этой истории, которая сама по себе абсолютно банальна. Я просто хочу, чтобы мы вернулись к первоисточнику — к музыке Бизе».

При этом для спектакля была выбрана, не первоначальная партитура Бизе с диалогами, а поздняя редакция с мелоди­зиро­ванными речитативами. Обоснование шага в сторону от принци­пиального аутентизма вполне прозрачно: разговорные диалоги воспринимаются аудиторией, не понимающей французского языка, как вынужденные паузы, дробящие музыкальное действие. Речитативы, напротив, сохраняют непрерывность звучания музыки, и, что также важно, не требуют от певцов скачков в речевую позицию.

Прикосновение к прочтению «Кармен» Туганом Сохиевым можно сравнить с солнечным светом, проникшим в старый храм. В знакомых номерах проявляются детали, рождающие новые эмоции. Музыка звучит не в нарцис­сическом симфонизме (чем иногда грешат даже большие дирижеры, принимаясь за оперу), а в тесной связи c событиями либретто — бодрый темп увертюры сменяется томлением знойного дня, на смену которому, в свою очередь приходит одновременно воинственное и игривое стаккато дуэта флейт пикколо, предваряющее задорный детский хор. Остается лишь восхищаться про­фесси­онализмом оркестра Большого театра, следующего за дирижером в щедрых нюансах динамики и темпов. Партитура «Кармен» содержит большое количество сольных фрагментов для различных инструментов, поэтому на двух посещенных мной спектаклях — 15 и 16 июля — был и особый гурманский интерес — послушать звучание двух разных составов оркестра.

Для справедливости следует отметить потери — не вполне удачное вступление валторны к арии Микаэлы в первый премьерный вечер и расхождения с солистами при темповых вариациях, имевшие место в обоих спектаклях. Также в обоих спектаклях жертвой столкновения природной нелинейности оперного пения и сложной хореографии стала Цыганская песня, во время которой безупречно чеканно отбивающий ритм кордебалет не всегда попадал в ритм оркестра, игравшего не «под ногу» танцорам, а под голос певицы — в «резиновых» темпах.

В первый день, 15 июля, в роли Кармен на сцену вышла солистка Большого театра Агунда Кулаева, что само по себе событие — театралы уже привыкли, что главные роли в премьерах и первых составах оперных спектаклей Большого почти всегда и почти полностью комплектуются приглашенными певцами. Назначение собственной певицы на центральную партию премьеры — еще одно позитивное следствие кадровой политики Большого по поиску и привлечению лучших голосов. Делом подкреплен декларированный директором театра Владимиром Уриным отказ от системы стаджионе, при которой штатные солисты занимаются лишь во второстепенных ролях.

Московские любители оперы хорошо знакомы с работами Агунды Кулаевой. Еще в Новой опере певица завоевала популярность не только из-за богатых вокальных данных в диапазоне от контральто до сверхвысоких для меццо нот, но и благодаря безупречному сочетанию темперамента с драматической одаренностью и культурой исполнения.

Кармен – Агунда Кулаева. Фото Дамира Юсупова
Кармен – Агунда Кулаева. Фото Дамира Юсупова

В спектакле объемный голос Агунды Кулаевой прекрасно летел в зал, певица богато нюансировала звук, де­монстри­руя завидную ровность звуковедения. Были и филигранные стаккато в Сегидилье, и бесконечные легато, и большие форте, особенно впечатляющие в финальной сцене. Недоумение вызвал лишь странный способ существования Кармен на сцене — она будто надела вериги и маску, призванные скрыть страстность и, если хотите, сексуальность героини. Даже когда знакомая по другим ролям певицы искра темперамента прорывалась в жестах — она быстро гасла.

Ситуация прояснилась на втором спектакле, в котором пела Вардуи Абрамян — певица, имеющая известность как исполнительница барочного и белькантового репертуара. Ее Кармен оставила самые приятные впечатления в том, что касается вокала. Птичья подвижность, полный контроль над голосом и внимание к мелким деталям придавали рафинированность легкому звучанию — возможно, непривычному для любителей Кармен с отчетливо звучным (а то и нарочито грубоватым) нижним регистром. Чистый голос Вардуи Абрамян сам по себе создал образ хрупкой и своенравной цыганской девушки, скорее легкомысленно забавляющейся, чем сознательно ввергающей любовника в пучину страстей…

Стоп. Вот страстей как раз и не было. С ощущением постепенного прозрения я наблюдал ту же картину, что накануне. Те же сдержанные движения в рисунке роли — чуждые не только привычному образу героини Бизе, но и огненному кавказскому темпераменту обеих исполнительниц. Напряжение между музыкой и происходящим на сцене стало беспощадно одиозным в танце с кастаньетами, призванном соблазнить Хозе, — сцене с наибольшим эротическим потенциалом в этой опере. Попробуем разобраться.

Знакомство со спектаклем в разных составах позволяет отделить режиссерский замысел от того, что режиссер дает (если дает) на откуп артистам. В данном случае можно с большой долей уверенности утверждать, что приглашенный для постановки оперы художественный руководитель РАМТ Алексей Бородин данной ему властью выпустил воздух из упругого характера Карменситы. Что продиктовало режиссеру этот ход — нетривиальный с точки зрения фантазии, небесспорный с точки зрения логики и попросту криминальный по отношению к музыке Бизе? Если бы режиссер был известен как адепт экстремальных экспериментов над операми — можно было бы вволю помудрствовать, скажем, об аллюзиях на размытие гендерной идентификации в современном обществе. Или высказать предположение о «детской болезни» свободно мыслящих режиссеров — смещении акцентов произведения на героев второго ряда. Но ведь речь идет о режиссере с именем, поставившем множество спектаклей, получивших заслуженное признание театралов.

Наиболее вероятным видится движение от противного — ситуации, когда творческая личность сталкивается с материалом, имеющим огромную историю сценических воплощений. Боязнь повториться толкает постановщика на путь своеобразия любой ценой — чтобы зрители роптали, возмущались, протестовали — но никто не смог сказать, что режиссер почерпнул идеи из уже существующих образцов. Вот только в случае с «Кармен», когда образцов реализации великое множество, а история достаточно четко детерминирована и даже, по замечанию дирижера-постановщика, банальна, путь «от противного» — это путь к абсурду, жертвой которого и стала постановочная концепция нового спектакля Большого театра. Пользуясь метафорой Хабанеры — кому интересна история о птице-любви — сильной, гордой, своенравной, но — увы! — с подрезанными крыльями?

Внимание режиссера к мизансценам распределилось неравномерно. Украшение танцами Цыганской песни и сцены корриды в 4 действии придает спектаклю размах и вкус гранд-опера. С другой стороны, массовые сцены отмечены беспомощностью, часто свойственной режиссерам драматических театров в обращении с хором. Даже в случае, когда они уже ставили драматические спектакли с участием поющих людей. Если у солистов взаимодействия выстроены — пусть и несколько ходульно из-за вольного обращения с характером главной героини, то хор оставляет впечатления коллектива талантливых беспризорников, самовольно выгрузившегося на сцену и вынужденного заниматься самодеятельностью во имя искусства. Хорошо, пусть нет индивидуальных заданий каждому артисту большого хора — хотя в Москве есть спектакли, где можно наблюдать слаженное взаимодействие по индивидуальным сценариям десятков артистов, находящихся на сцене. Но зрители «Кармен» в Большом театре заслужили нечто большее, чем хор в виде «серой массы», существующей в поистине филармонической статичности.

Некоторые игровые эпизоды поставлены неубедительно. Вопиющий пример — солдаты, лениво сдерживающие вдвое превосходящую толпу работниц фабрики, ухитряющуюся, благодаря до отказа использованной театральной условности, не прорвать жидкий кордон. При этом противостоящие группировки (Карменсита versus Мануэлита) не проявляют особой враждебности друг к другу, беспрепятственно смешиваясь в общую толпу вокруг Цуниги и хороня тем самым весь смысл сценического сыр-бора.

Когда заходит речь о режиссере Алексее Бородине, буквоеды любят уточнять, что он уже ставил оперные спектакли. Действительно, в трудном для Музыкального театра имени Станиславского и Немировича-Данченко 1996 году Бородин поставил там «Отелло» Верди. Но этот, буквально единичный, опыт не позволял априори считать Алексея Бородина оперным режиссером. Его «Кармен» в Большом театре лишь подтверждает, что ставить оперы по совмести­тельству от драматического театра — нельзя. Оперный режиссер — особая профессия, в которой даже мэтрам драмтеатра успех не гарантирован. Счастливые исключения бывают — вспомним недавнюю «Свадьбу Фигаро», смело, искрометно и музыкально поставленную Евгением Писаревым — но, как говорится, эти исключения лишь подтверждают правило.

К концептуальным неудачам новой «Кармен» можно отнести и схематичность декораций Станислава Бенедиктова. Не исключаю, что деревянные перегородки-трансформеры, между которыми происходит действие, представляют интерес лишь для театральных эстетов, умеющих восхищаться тщательной организацией сценического пространства. «Кармен» — опера, дающая простор фантазии художника. Особенно сейчас, когда никто не требует буквальности и сдвиг во времени на век-другой не вызывает скандальной сенсации, как было, например, в семидесятых с «Пиковой дамой» Льва Михайлова. Надоела Севилья с корридой? Перенесемся в Древний Рим с его гетерами. Хочется экзотики — на современный Восток с лукавыми одалисками. А можно и в Древний Рим с одалисками и корридой — за это теперь не судят. Конечно, если приготовление хронологического винегрета художественно оправдано и выглядит красиво. С красотой вопрос, как минимум, спорный. Облик спектакля должен соответствовать чаяниям аудитории, а публика Большого театра на большую часть состоит из людей, изредка заходящих в оперу в рамках культурного моциона. И эта публика любит красоту в самом прямолинейном ее понимании — как богатство и роскошь. От Большого театра всегда ждали, ждут и будут ждать недоступной другим театрам грандиозности — той, что сейчас живет на его сцене в антикварном «Борисе Годунове». Отсюда и вздохи разочарования в зале. Первый раз — когда фигуры за поднятым полупрозрачным занавесом оказываются всего лишь плоскими конструкциями из досок, второй раз — когда после антракта ничего не меняется.

При общей тенденции к покорности современного зрителя причудам режиссеров, костюмы часто становятся объектом споров и придирок — то за недосто­верность, то за недо­статочно богатое украшение. Костюмы Валентины Комоловой красочны, с геометрическими акцентами и останавливающей глаз асимметрией. В цветовой гамме прослеживается соответствием драматургии всей оперы — беззаботные пастельные тона в первом действии сменяются зловещей агрессивностью в финале.

Наверное, единственная бесспорная удача визуального облика спектакля — свет Дамира Исмагилова. Завораживающие тени, выделение на сцене смысловых зон, следование света за репликами героев — свет царит на сцене, четко регламентируя пространство для каждой мизансцены.

Отложим на время наводящий на грустные раздумья рассказ о постановке и вернемся к куда более воодушевляющему исполнению.

В премьерной серии Хозе пели два тенора — приглашенный в первый состав Мурат Карахан и солист Большого театра Олег Долгов, певший на второй день. Карахан не первый раз появляется на сцене Большого театра — помимо выступления в роли Эдгардо гастрольной «Лючии ди Ламмермур», в апреле он выходил на Историческую сцену Альфредом в «Травиате». Певец проде­монстри­ровал звучный, объемный лирико-драматический голос с уверенным верхним регистром. Впечатление несколько портили бедность динамики и тенденция неприятно ширить звук при подходе к верхним нотам. Кроме того, Хозе у Карахана в первых двух отделениях проявлял еще меньше эмоций, чем замороженная режиссером Кармен, но ситуация исправилась во второй половине спектакля.

Хозе – Мурат Карахан, Кармен – Агунда Кулаева. Фото Дамира Юсупова
Хозе – Мурат Карахан, Кармен – Агунда Кулаева. Фото Дамира Юсупова

Даже если пение Олега Долгова нельзя назвать безупречным из-за проскакивающих эпизодов с широковатым вибрато, певец остается знаком качества своих ролей в том, что касается надежности крепкого взятия высоких нот и владения тонкими динамическими оттенками. Помимо чисто вокальных достоинств артиста отличает подчеркнутая добросовестность исполнения — благодаря ей Хозе на втором спектакле выгодно выделялся проявлением живых чувств с первой же сцены, не откладывая воспламенение на финал.

Воплощение роли Эскамильо осложнилось тем, что лишенная огня и низведенная режиссером до субретки Кармен по законам бытовой логики не могла стать объектом внезапной самозабвенной страсти тореадора, привыкшего к игре со смертью и, стало быть, ищущего острых ощущений во всем, не исключая любовь. Режиссерский ход умышленно или подспудно сделал образ Эскамильо концертно-цирковым номером: во втором действии — куплеты, сопровождающиеся манипуляциями капоте (матадорским плащом), в третьем действии — драка на ножах и табуретках, в четвертом — романс с признанием. Но кто он — этот явно храбрый и мужественный, но не встроенный в действие персонаж? В постановке Алексея Бородина Эскамильо всерьез претендует на звание «лишнего человека». Зато выдалась возможность послушать в партии тореадора двух принципиально разных исполнителей, и оба, каждый по-своему, сделали все для того, чтобы роль стала интересной.

Певший в первый день Эльчин Азизов обладает голосом, без труда достающим трудные для баритона нижние ноты в куплетах и столь же уверенно взлетающим наверх. Манера пения не отличалась тонкостью выделки, необходимой для французской оперы, но напористость и звучность должны прийтись по вкусу любителям «брутального» варианта Эскамильо.

Эскамильо – Эльчин Азизов. Фото Дамира Юсупова
Эскамильо – Эльчин Азизов. Фото Дамира Юсупова

Более галантного тореадора показал Николоз Лагвилава — вкрадчивая плавность движений гармонировала с легатированным звуком, а в романсе зазвучали совершенно лирические интонации. Особая южная обходительность героя Лагвилавы с окружавшими его девушками гармонировала с восторженным вниманием, которое те выказывали герою корриды.

Если регламентируя страстность Кармен режиссер хотел вывести на первый план Микаэлу — он преуспел. В сонном царстве условного пространства спектакля Анна Нечаева и Динара Алиева блистали в этой благодатной роли подлинным драматизмом и красотой вокала: Анна Нечаева — сочным голосом с объемным нижним регистром и яркими форте, Динара Алиева — удивительной ровностью регистров и филигранной аккуратностью исполнения сложных пассажей. Обе Микаэлы с самого начала были героинями — не проходя фазу легковесной субретки, на которую в музыке может намекать и девичий испуг при встрече с солдатами, и патриархальный тон дуэта в первом действии. Публика не замедлила вернуть певицам вложенные ими эмоции — обе Микаэлы получили самые бурные аплодисменты от традиционно холодного премьерного зала Большого.

Цунигами удачно выступили два артиста Большого, умеющих рельефно подавать небольшие роли. У Николая Казанского Цунига получился авторитарным и заносчивым. Во втором спектакле Петр Мигунов сделал капитана разбитным и плотоядным охотником до развлечений. Именно эта роль в наибольшей степени отличалась от спектакля к спектаклю и позволила артистам проявить индивидуальный подход к образам.

Показательный, а потому любимый меломанами квинтет из второго действия представляет значительную сложность для участников, из которых четверо — Мерседес, Фраскита, Данкайро и Ремендадо существуют в опере, преимущественно, в ансамбле. В первом спектакле квинтет был исполнен слаженно, показав внимание солистов к нотному материалу и умение слушать друг друга. Запомнились сопрано Екатерина Морозова, успешно спевшая традиционно меццовую Мерседес, и Андрей Жилиховский — даже в небольшой роли проявившего умение подбирать вокальные краски для образа и владение стилем французской оперы.

Ремендадо – Станислав Мостовой, Данкайро – Андрей Жилиховский. Фото Дамира Юсупова
Ремендадо – Станислав Мостовой, Данкайро – Андрей Жилиховский. Фото Дамира Юсупова

Во втором спектакле квинтет был исполнен с потерями в начале, но все «подельники» бойко и зажигательно спели в третьем действии — в ансамбле с хором «Quant au douanier». Точеной красотой запомнился голос Русланы Коваль (Фраскита).

Несмотря на попытки режиссера выбросить хор из драма­турги­ческой лодки спектакля, хор Большого театра (хормейстер Валерий Борисов) не просто был на высоте. Если говорить о приятном впечатлении от вокальной стороны премьеры, во многом оно обусловлено мощью и красотой хоровых номеров.

Уникальность новой «Кармен» в Большом — в масштабной хореографии, выполненной сестрой и братом Росарио Кастро и Рикардо Кастро. За четыре месяца испанцы поставили кордебалет в исполнении мимической труппы Большого театра, сами выступили в первом спектакле с дышащим пламенной страстью сольным танцем в знаменитом антракте к четвертому действию. Кроме того, Росарио и Рикардо обучили исповедуемой ими особой разновидности фламенко пару танцоров — Надежду Благову и Анатолия Стрижака, выступивших на второй день. Возможно, труд испанских хореографов создаст еще один прецедент для более частых встреч «оперных» и «балетных» театралов на одном спектакле.

*     *     *

Сейчас публика практикует деление постановок на «современные» и «класси­ческие», хотя такая характеристика, по сути, — наклеивание привычного ярлыка, прокрустово ложе, в которое для удобства восприятия зрители пытаются уложить очередную работу театра. В кулуарах звучало немало отзывов, характеризующих «Кармен» Алексея Бородина как «классическую» постановку. Это ошибка.

Фундаментальное качество спектакля — волюнтаризм постановщика в отношении центрального образа цыганки Карменситы. Пусть она сводит с ума Хозе, попутно завлекая Цунигу, влюбляя в себя Эскамильо. Пусть поет Хабанеру, Сегидилью и Цыганскую песню. Но чтобы без страсти, без темперамента и без секса. Подобное искривление образов героев оперы, идущее вразрез с музыкой и здравым смыслом, нередко сейчас в оперных театрах. Оно автоматически укрупняет значимость режиссера, одновременно подставляя артистов под обстрел критики, пышно поднимающейся на дрожжах обманутых ожиданий: дескать, это артисты недоработали героиню, недодали страсти, не порвали в клочья душу и совершили самое страшное в театре грехопадение — заставили зрителя скучать.

Именно такой подход тесно роднит новую «Кармен» с образцами экстремальной режиссуры. Карты в оценке путает половинчатость постановочного решения. Режиссеру не удалось на базе своей концепции создать ни убедительный «традиционный» спектакль, академическими средствами открывающий новые стороны произведения, ни пошловато-гламурный развлекательный клип, каким был спектакль-предшественник на Новой сцене, ни пост­модернистский триллер с вывихнутой психологией героев, циничными непристойностями и кровавыми реками. Единственное «традиционное», что есть в этой «Кармен» — условно-исторические костюмы, в которых обошлось без современных пиджаков, шляп и кожаных плащей. Все остальное, и в первую очередь — глухоту к голосу музыки, — можно отнести к проявлениям «режиссерской оперы», подаваемой в хрупкой обертке «традиционного» спектакля, который ни по визуальному ряду, ни по драматургии ощутимо недотягивает до уровня главной сцены страны.

Фотографии Дамира Юсупова.

Материал был опубликован на сайте OperaNews.ru