Заглавная партия в этой опере не только зубодробительно сложна и нечеловечески затратна. Она еще и неблагодарна. Как хорошо ни спой, Лю всё равно будут жалеть, а на принцессу, в лучшем случае, будут смотреть снисходительно, как на исправившуюся злодейку. Да и то с подозрением — ли исправилась от единого поцелуя? Поэтому исполнение партии строптивой китайской принцессы — подвиг не только вокальный, но и личный. Тем более, такое исполнение! Сногсшибательная Турандот — Елена Зеленская. Трогательная Лю — Анна Аглатова. Еще не могу не отметить в небольшой роли Тимура захватывающе правдоподобного Петра Мигунова. А как же здорово звучит Пуччини на Исторической сцене, когда даже триумфальные духовые не могут переполнить объем зала. Пуччини со всеми его наслоениями мелодий и палитрой лейтмотивов — в исполнении оркестра Большого театра под управлением Марко Гуидарини. Спасибо всем!
Воспитательница, Вторая ведьма – Ирина Ромишевская
Дирижер – Дмитрий Волосников
Благословенны третьи спектакли, ибо они лишены премьерной публики, пытающейся захлопать в каждой паузе, как это было на первом спектакле. Сегодня аплодировали по делу — Духу Холода Анджею Белецкому за вставную арию и, что особенно приятно, — Дидоне за «When I am laid in earth». Виктория Яровая в этой арии игнорирует барочный снобизм с обязательно инструментальным звучанием (даже перед смертью — вынь да положь виолончельный звук!) и в нужном количестве добавляет живые эмоции — получается очень здорово, и на костер ее проводили заслуженными криками «браво!»
Для меня это уникальный московский аттракцион — черняковский Онегин с Василием Ладюком в титульной партии. Про особенности постановки все давно рассказано, и, к моей радости, привыкание не наступает — личный вкус каждый раз отторгает постмодернистские упражнения Чернякова на клеточном уровне. Но цимес в том, что Василий Ладюк создает черняковского (sic!) героя в гармонии с тканью спектакля. Так, что невозможно смотреть на его игру без огромных мурашек восторга.
Одного актерствования было бы недостаточно — ведь это опера, и вторая половина удовольствия — совершенное исполнение партии. Полетность голоса удивительна — в сцене объяснения (третья картина) Онегин поет не в зал, а в сторону кулис, при этом нисколько не теряя в звучности. В финале Василий отдает такой заряд энергии, что парализует зал. Публика внимает происходящему на сцене самозабвенно, полностью отключившись от внешнего мира и с открытым ртом — часто буквально, а не фигурально. Так совершается одно из чудес, на которые способно искусство музыкального театра.
Да простят меня артисты спектакля, при покупке билетов на этот аттракцион я даже не смотрю кто поет остальные партии. Но здесь повезло с Ольгой — ее пела Светлана Шилова, к моему удовольствию всегда играющая предписанную Черняковым стервозу с присущей певице культурой — без маниакальной агрессивности (Черняковым же предписанной и практикуемой другими Ольгами). Хороший Гремин получился у Александра Науменко.
Чудо повторилось еще раз. Волшебный голос, для которого, кажется нет понятий «диапазон» и «тесситура», звучал даже лучше, чем на осенне-зимних спектаклях — нижние ноты были глубже и мягче, а пиано — еще тише и четче, хотя тогда казалось, что это уже невозможно. Актерский дар Бориса приводит зал в подобие гипноза с элементами помешательства. Во время овации, уже традиционно прерывающей спектакль после «куртизан» кто-то в первых рядах даже вскочил — и я его хорошо понимаю. Магия действует даже на случайных пассажиров оперных театров, обычно вежливо зевающих на спектаклях. Две тётушки-простушки, перед спектаклем с непосредственным смехом изучавшие либретто и пытавшиеся запомнить героев, во втором антракте сидели пришибленные и твердили: «Надо запомнить: Борис Стаценко, Борис Стаценко!»
В Новой Опере состоялась мировая премьера новой оперы. Да еще и сценическая, что, по внешним признакам, просто уму непостижимо какое событие. Пытаюсь найти в рецензиях мало-мальски объемный анализ музыки и исполнителей, а читаю что-то вроде
«Оценивать работу певцов невозможно: по мысли авторов, они играют в плохих актеров, а значит, любой недочет работает на образ» (М.Крылова, Новые известия).
Композитор говорит, на мой взгляд, невероятную для автора оперы фразу:
«В пьесе очень сильные тексты, и эта опера, если ее можно так назвать (sic!), может существовать за счет одного либретто».
Может, событие неверно позиционировано? По сумме прочитанного, видимо, точнее будет сказать так:
«На арендованной сцене при участии труппы и оркестра театра „Новая Опера“ состоялась премьера нового театрального спектакля-коллажа, в котором патриарх российского театрального постмодерна, лауреат Сталинской премии второй степени Юрий Любимов дебютировал как драматург. От традиционных драматических спектаклей „Школу жен“ отличает остроумное использование в действии настоящего симфонического оркестра и настоящих оперных певцов».
Дело в том, что во время пресс-показа «Школы жен» я был на «Любовном напитке» в МАМТе (с таким составом нельзя было пропустить!), куда и сегодня иду на «Севильского цирюльника». Вчера был на дивном концерте в СЗ ММДМ. А ведь хочется дойти до Новой Оперы, чтобы послушать новую оперу. Но после прочитанных рецензий более логично посоветовать спектакль друзьям-любителям драмтеатра и продолжить мечтания о том дне, когда на сцене оперного театра удастся услышать и увидеть настоящую оперу, о музыке и вокальных номерах которой наутро после мировой премьеры взахлеб будет говорить весь мир.
Дебют Нажмиддина Мавлянова на радио. Текст-расшифровку, наверное, можно не читать — сразу переходите к
аудиозаписи. Вставлены два музыкальных номера: запись «Celeste Aida» с генералки и куплеты про Крошку Цахеса из «Сказок Гофмана».
Вчера для первого состава премьерная гонка завершилась. К спектаклю была добавлена отсутствующая у Верди сцена «Триумфальные поклоны». Пусть завидуют рок-звезды — такого одухотворенного рёва зала им не дождаться. Видимо, сказалось, что премьерный бомонд схлынул и зал заполнили любители оперы, склонные к простодушному выражению эмоций, нередко — через край. На мой вкус, перегибом были попытки аплодировать в каждой паузе (особенно неуместно — дважды перед «Ritorna vincitor!» Амнерис и Аиды) и в итальянском стиле — «в оркестр», заглушая каденцию, сразу после снятия певцом последней ноты. Но даже такое безобразие — от чувств же!:)
Еще одна незапланированная сцена — «Конец света» — случилась во время сцены Амнерис. На этот раз испытанию на прочность подвергся оркестр. В яме два или три раза на несколько секунд гас свет. Незабываемое зрелище — Феликс Павлович за подсвеченным пультом и — музыка из непроницаемо черной оркестровой ямы. Спектакль не остановился, а друзья, сидевшие в партере, попросту ничего не заметили. «Конец света» продолжался на поклонах — освещение погасло в момент выхода артистов, но подобная неформальность уже не грозила спектаклю, а лишь усилила реакцию зала. Браааави!