Насколько знаю, осенне-зимнего блока «Чародейки» не случилось из-за премьеры «Дона Карлоса», употребившей все тактические ресурсы театра. Тем долгожданнее была встреча. Постановка запала мне в душу лаконичной сценографией Валерия Левенталя — метафора перекрестка, на котором встречаются герои оперы, и встречаются так, что уже не разойтись. Мостки перекрестка также выступают в роли разделителей пространства (стен дома Кумы) и пересекающихся мизансцен (прощание Княжича с Жураном и встреча Княгини с Кудьмой). Пространство под мостками эффективно используется для быстрого перемещения героев в необходимую точку. Неудачей сценографии можно назвать, пожалуй, лишь княжеский терем, несколько, скажу так: будочного вида.
Из неочевидных режиссерских решений, привнесенных в ткань оперы, мне особенно нравится безмолвная группа ангелов-хранителей Кумы — ход, не раз использованный Александром Тителем, но всякий раз читающийся по-новому. Раз уж я отвлекся на театральные аспекты постановки, то никак нельзя обойтись без гимна Дамиру Исмагилову — волшебнику, чьи световые решения украшают лучшие московские спектакли. Ему «Чародейка» обязана гвоздем визуального ряда — реалистичным и экспрессивным видом Оки, по которой ветер гоняет рябь. Но вернусь к злободневному — к спектаклю 2 апреля.
Из четырех «расстрельных» (в смысле объема и затратности) центральных партий, написанных для крепких голосов, в этот раз мне меньше понравился Князь, Владислав Сулимский. Голос в целом звучал устало, верхние ноты — по-теноровому облегченно, а на длинных «а» и «е» был слышен неприятный дребезг. Похожее ощущение недостаточной крепости оставила Кума, Мария Горелова, — нижние ноты недоозвучивались и часто «вываливались» без обработки, на форте голосу не хватало стабильности, а в речитативных фрагментах (в частности, «Как выдержать достало силы«) была тенденция к декламации. В качестве «утешительного приза» мне досталась качественная актерская игра обоих артистов.
Пожалуй, за исключением самых больших форте, отчаянно спетых «в омут головой» (непонятно зачем, при размере голоса, легко уничтожающем оркестр) приятно было услышать аккуратное пение Елены Манистиной. В сравнении с премьерной серией певица подубрала эмоций, что пошло на пользу и академичности вокального исполнения, и образу Княгини, у которой ярость не столько вырывается наружу, сколько сжимает внутреннюю пружину, в итоге раскручивающую действие трагического финала.
Главным впечатлением спектакля для меня стал Эдуард Мартынюк. В рассказах о прошлых сериях «Чародейки» я отмечал заметную нехватку крепости в его голосе, лирическая природа которого мешает созданию образа единственного народного заступника — ведь как ни крути, должен быть весьма суровым парнем. В этот раз певец прозвучал не только с необходимой мягкостью в лирических эпизодах, но и по-спинтовому убедительно там, где требовалось подтверждение крутости нрава (например, в народной сцене второго действия). Но лучшим номером спектакля для меня все-таки стал любимый лирический дуэт Княжича и Княгини, в котором разложенная на два голоса волшебная мелодия была в этот раз как-то особенно проникновенно исполнена Еленой Манистиной и Эдуардом Мартынюком.
Мамыров у Вячеслава Почапского в этот раз получился сдержанным, но, как всегда, убедительным своей звучностью и культурой исполнения. В партиях компримарио отлично прозвучали Анастасия Кикоть (Поля) и Татьяна Ерастова (Ненила).
Добавить комментарий