Хороший, годный оперный маньяк на вопрос «что такое лето?» ответит, что лето — это когда выходишь из театра и — светло! Такое лето вчера случилось благодаря Новой Опере, где «Риголетто» начался в оригинальные четыре часа пополудни, удобно оставив время чтобы засветло побродить по Москве и поделиться впечатлениями.
Борис Стаценко только вернулся из Норвегии, где трижды спел ту же партию зловредного шута Риголетто в концертном исполнении. И, как бывает с творческими людьми, похоже, нашел в образе героя кое-что новое, с чем и прибыл в Москву, чтобы показать находки нам. Столь непринужденного, воздушного исполнения этой, говоря объективно, напряженной партии я еще не слышал. Не пропало ни одного звука — секрет этого в четкой дикции и сверхъестественной полетности голоса Бориса Стаценко, о которых я говорил много раз и не считаю зазорным повториться. Но при достаточной насыщенности зала звуком было четкое впечатление, что Риголетто большую часть партии пел пиано, как-то очень по-домашнему. Легкость исполнения подчеркивалась богатством выразительных оттенков, свойственных живой речи, с очень умеренным использованием характерных красок (например, «esser difforme, esser buffone!» в «Pari siamo» была злобно процежена сквозь зубы). Конечно, были и форте — в полагающихся местах все гвозди, особенно эффектные на фоне спокойных соседних фраз, были забиты. Верхние ноты звенели, резонируя в зале — зал откликался восхищенными аплодисментами после каждого номера. Вообще зал был очень «теплым», вопреки расхожему мнению, что на дневных спектаклях публика прохладнее, чем на вечерних.
С другой стороны, пиано главной партии в чем-то было и вынужденной мерой, на которую Борис Стаценко шел ради сохранения баланса с музыкой. Здесь дело в том, что Евгений Самойлов все три действия, выходя к пульту, неуловимым жестом волшебника будто набрасывал на яму пуховую перину. Через которую оркестр звучал… просто феноменально! В том смысле, что трудно представить как в принципе возможно заставить восемьдесят человек, вооруженных всамделишными музыкальными инструментами, играть столь тихо. Понятно, что ни один певец не будет в здравом уме отрываться по громкости от оркестра. В итоге оркестр играл пианиссимо, певцы пели пиано — баланс был соблюден. Попутно родился, например, такой раритет, как вкрадчивое исполнение «Si, vendetta».
Для меня темпы Евгения Самойлова, в основном, неспешные — изюминка его спектаклей. Когда в оркестре все в порядке (а для оркестра Новой Оперы это нормальное состояние), опера и в медленном темпе звучит по-своему интересно — лирические места становятся прозрачнее, а драматические — торжественнее. В этот раз мне показалось, что темпы были совсем уж медленны — доходило до значительных пауз между фразами. Особенно, на балу в первом действии, где многочисленные перебрасывания репликами просто «заедали», подвисая в воздухе. На этом фоне особенно засиял внезапно полетевший в бодром темпе дуэт Джильды и Риголетто из первого действия.
Если поющий легкими нюансами без грома Риголетто Бориса Стаценко был исполнительской редкостью, благодаря стечению обстоятельств подаренной певцом своим слушателям, то Джильда Эльвиры Хохловой — всегда легка. А еще — точна в интонациях и на коротких нотах настолько хороша, что птичка, которой Эльвира Хохлова поет «Caro nome», если бы сумела ожить — тут же издохла бы от зависти. Разве что кульминация в конце второго действия была весьма скромной, но куда важнее, что певица не форсировала свои возможности в ущерб качеству звука. Мне это импонирует больше, чем подход некоторых исполнителей «умри, но спой» — когда по факту умирают от зубной боли слушатели таких стоиков. Три сцены Джильды и Риголетто, включая, в качестве флагмана, упомянутый дуэт из первого действия, стали самыми сильными ансамблевыми впечатлениями спектакля. Правда, предсказуемо поделив первое место с небольшими, но, в духе Верди, подвижными хорами. Из которых мной особенно любим прозвучавшие с четкой артикуляцией хор придворных плутов у дома Риголетто и, как вторая серия удовольствия — их рассказ Герцогу о ночных похождениях (уже в следующем действии).
Правда, здесь у протагонистов и хора в спектакле был сильнейший соперник — терцет третьего действия «E amabile invero». Ведь в нем, помимо Джильды, участвовали соблазнительное меццо Ирины Ромишевской и убийственной сочности бас убийцы Спарафучиля в исполнении Андрея Фетисова. Я бы, возможно, из любопытства послушал в этой партии кого-то другого, но, по-моему, Андрей вписывается в роль идеально — фактура и голос удивительно соответствуют самой музыке Верди. Простой такой убийца. Не злой и честный. Хотя, как любящий брат, ради сестры готов поступиться принципами. Спарафучиль как бы не главный, но в исполнении Андрея Фетисова — одна из ролей, благодаря которым спектакль живет и, несмотря на внушительный возраст, среди завсегдатаев имеет свою публику, а неофитам — запоминается.
Из совсем небольших и ансамблевых ролей в первую очередь несправедливо было бы забыть упомянуть Марулло в исполнении Александра Мартынова, каждое появление которого в спектакле запомнилось ярким звуком и проработанностью характера. Всегда особеннно душевный Монтероне у Владимира Кудашева: не просто «пришел — проклял — в тюрьму!», а с отеческими нотками в первом появлении и сокрушенными — во втором. Ну и, конечно, Джованна — ее несколько фраз и образ простой, но хитрой служанки у Александры Саульской-Шулятьевой становятся той приправой, без гомеопатических доз которой опера лишается изысканности вкуса.
С сожалением от того, что все так быстро закончилось, выхожу на улицу. А там… лето!
Добавить комментарий