Опера «Манон», написанная Жюлем Массне, исключительно редко гостит в Москве, а восприятие редкостей нуждается в сравнениях, в точках отсчета. Поэтому вместо того, чтобы с чистого листа начать разговор о премьере, состоявшейся в Музыкальном театре имени Станиславского и Немировича-Данченко, несколько слов о самой опере. Чтобы привязать ее к системе координат, понятной тем, кто знакомится с произведением впервые.
Перелистав свои заметки о «Хованщине» в МАМТ понял, что все любимые сцены уже посмаковал, некоторые — не по одному разу. И не по разу отдал должное таланту каждого из любимых исполнителей.
Я вчера вспоминал, сколько раз в жизни я слушал оперу Пуччини «Богема». Началось всё еще в 80-е годы прошлого века, между прочим, на сцене МАМТ, где тогда шла хорошая классическая постановка с прекрасными солистами, из-за которых мы и бегали ее слушать. 5−6 раз, наверное посмотрели тот спектакль.
С «Богемы» в МАМТ я часто выхожу с подозрением, что только что завершившийся спектакль был лучшим из всех, что я видел в этой постановке — обман чувств, знакомый театралам. Но сегодня это ощущение мне кажется объективным, как никогда.
Ну вот, дождались, теперь и МАМТ открыл оперный сезон! То ли я уже успел соскучиться, то ли просто настроение приподнятое было, но мне показалось, что «Аида» предстала во всем блеске. Очаровательные женщины еще больше похорошели, а мужчины стали еще более мужественными и решительными. И главное: все с удовольствием пели и играли!
К середине сентября накопившееся за август ощущение оперного дефицита в Москве начало сходить на нет — сезон пышно расцвел спектаклями и концертами. Для полного счастья ощутимо не хватало появления афиш «Сегодня» и «Завтра» на Большой Дмитровке.
Я всё стараюсь разгадать секрет «Хованщины»: почему она такое завораживающее действие оказывает? Я ее впервые услышал живьем и полностью 27 декабря 1984 года в Большом театре, тогда она там шла в редакции Римского- Корсакова в роскошной постановке Баратова с красивейшими декорациями и костюмами Федоровского. Причем, использовалась оркестровая версия Голованова с «московским» текстом, который всегда отличался от «ленинградского», но об этом я узнал позже, уже по записям.
