Лисичка. Любовь?

В премьерных анонсах говорилось о том, что «Лисичка-плутовка» Леоша Яначека очень популярна и часто ставится в театрах. Изучение афиш театров мира, да и количество имеющихся аудио- и видеозаписей говорит об обратном — будучи, наверное, самой известной оперой Яначека (наряду с «Енуфой»), «Лисичка-плутовка» была и остается театральным раритетом. Теперь можно добавить: только не в Москве.

Ведь сразу в двух столичных музыкальных театрах меньше, чем за месяц, появилось два сценических воплощения этой оперы. О премьере в КМТ имени Б. А. Покровского я недавно рассказал, а вчера побывал в Детском музыкальном театре имени Н. И. Сац, где опера поставлена под названием «Лисичка. Любовь.»

Если Театр имени Покровского поставил подчеркнуто «взрослую» версию, не драпируя либретто, то для театра имени Сац, чья аудитория — дети, выбор «Лисички-плутовки» стал вызовом. В первую очередь, из-за не детской философской концепции оперы, ведь для детей слова «цикличность жизни» — бессмысленны. Поэтому важной частью спектакля стало вступительное слово заведующей литературно-педагогической частью театра Роксаны Сац, доверительно и с магнетизмом опытного педагога говорившей с залом на понятном детям языке и, одновременно, по-взрослому. Так общаются с подростками, вступающими во взрослую жизнь — и ученическая тишина в зале на протяжении пятнадцати­минутного обращения свидетельствовала, что слова попадают в цель. Роксана Николаевна рассказала об особенностях оперы. О неразнывной связи мира людей и мира животных. О том, что по указанию композитора некоторые роли должны играть одни и те же исполнители (Комар — Учитель, Барсук — Пастор,…) О завещении Яначека, чтобы именно музыка из «Лисички-плутовки» звучала на его похоронах. И к моменту, когда дирижер занял место за пультом, витало ощущение, что опера уже началась — этими важными, необходимыми для детей словами.

Вторая особенность оперы, создающая трудности при постановке в детском театре, связана с самой музыкой. Скажем, если в Театре имени Покровского, взявшем за основу премьерной партитуры камерную редакцию Доува, в первой сцене используются куклы, проекции на задник и полноценное звукоусиление, то здесь сцена полноценно играется солистами, среди которых есть дети (Сверчок, Лягушонок), для голосов которых партитура слишком плотна. Дирижер-постановщик Евгений Бражник более года создавал специальную музыкальную редакцию, предназначенную для исполнения в театре имени Сац. Оркестр звучит прозрачно, и слышимость солистов — значительно лучше, чем в спектакле КМТ, на котором я побывал (и сетовал на слышимость). Из партитуры двух первых действий изъяты некоторые фрагменты — возможно, чтобы избежать «взрослой» статики и, опять-таки привести происходящее в опере к формату детского театра. Три действия Яначека поделены на два 2+1 — то есть отделение после антракта заметно короче первого.

Странно, но почему-то ни в программке, ни на сайте театра не указан один из главных героев постановки — автор русского либретто.

Постановка оставила неоднозначное впечатление. Понравилась сценография Филиппа Виноградова и Валентины Останькович — смонтированный на сцене наклонный планшет, в котором будто выпилены лобзиком декорации-силуэты — дерево, ограда, животные, дом — по необходимости поднимающиеся и формирующие пространство. В поверхности планшета имеется люк, активно используемый в действии. Через другие отверстия мгновенно прорастают надувные декорации — цветы и деревья. Оригинально, ярко, динамично.

А вот само действие в постановке Георгия Исаакяна показалось мне суетливым и несфоку­сированным. Возможно, так получилось из-за необходимости на ходу изменять конфигурацию декораций, для чего в поле зрения появлялись рабочие сцены, деловито принимаясь за работу. Одетые в черное, как и миманс, создающий атмосферу действия и работающий кукловодами, рабочие были отлично заметны на фоне светлого планшета — дети всякий раз оживлялись, задавая родителям сакраментальный вопрос: «а это кто?!» Такое рассеивание внимания — не лучшее решение для оперы, насыщенной персонажами, в которых детям успеть бы разобраться без «нагрузки» в виде персонала, обслуживающего сцену. Кроме того, работа с деревянными декорациями была отнюдь не бесшумна, что не способсововало восприятию — все-таки в опере музыка ни при каких условиях не должна низводиться до фона.

Особое недоумение вызвало решение первой трактирной сцены. Три участника собраны у стола, развернутого под углом вправо (если смотреть на сцену). А я сидел немного сбоку, в левом секторе, с негасимым впечатлением, что герои отвернулись от меня в кулису. У тех, кто сидел в правой части зала, чувство непрерывности действия, наверное, не пропало, но я в этот момент почувствовал себя лишним на спектакле и откровенно заскучал не видя глаз артистов и не слыша их голосов.

Впечатление мельтешения производит и долгая подготовка к сбору «домика» вокруг героев второй трактирной сцены — сначала сверху опускаются тросы, затем тросы цепляют за детали декорации, затем, в финале сцены, поднимают — и все это ради того, чтобы через две минуты на глазах зрителей произвести действия в обратном порядке, сложив домик и подтянув тросы к колосникам. Символика понятна, но в осадке остается ощущение непосле­дователь­ности.

Наверное, не стоит недооценивать сообразительность детей — не исключено, что даже при упомянутой чехарде на сцене они сумеют разобраться «кто кому тётя». Но вот что дети точно хорошо умеют — так это отличать тётю от дяди. И еще у детей (помню, в том числе, по себе) плохо с театральной условностью. Поэтому предписанный композитором любовный дуэт двух сопрано, собравшихся под венец, привел сидевших в пределах слышимости детей почти в такое же замешательство, как и гибель главной героини в третьем действии. Вдобавок, разобрать кто и что поет в дуэте было почти невозможно из-за сходства тембров певиц — думается, для дуэта однотипных голосов это, скорее правило. Возможно, по этой причине в Театре имени Покровского партию Златогривека поет тенор — и для детского театра такой ход видится мне оптимальным, тем более, что речь идет вовсе не о вагнеровском репертуаре, в котором поиск тенора — чаще всего, главная проблема каждого спектакля.

При столь длительной и тщательной подготовке партитуры с акцентом на ее облегчение, артистов все-таки было недостаточно хорошо слышно — и это подпортило впечатление даже автору этих строк, подробно знающему сюжет и реплики. Возможно, это связано с конкретным составом, но, как бы то ни было, обидно, когда красивый голос главной героини (Анастасия Лебедюк) пробивался через оркестр лишь чисто вокально — тембр, вибрато — без смысловой информации, которая в детском спектакле имеет первостепенное значение. В плане слышимости лучше обстояли дела у Егеря (Михаил Заболотский), но артист создал довольно флегматичный образ, недоигрывая там, где требовалось проявить темперамент. По сумме качеств лучше всего получились Учитель в исполнении Вячеслава Леонтьева (он же — Комар, буквально летающий над сценой на тросе), Пёс, артистично сыгранный Аргишти Хизанцяном, и Гарашта (Тимофей Крюков), эффектно появляющийся с противо­положного от сцены края зала.

К оценке выступления детей невозможно подходить иначе, как с трогательным умилением и снисхож­дением к ошибкам. Но дело в том, что дети-артисты действительно показали класс! Остается лишь грустить, что в моей программке не были проставлены галочки напротив исполнителей маленьких, но важных ролей: Маленькой лисички, Сверчка и растро­гавшего весь зал Лягушонка. Самых теплых слов заслужил детский хор, артисты которого очень мило сыграли и задорно, с хорошей коллективной дикцией, спели обитателей леса и звонкоголосое потомство главных героев.

Хоть и не могу назвать постановку полностью удачной, признаю, что главные судьи в данном случае — дети «12+», которым она адресована. И если постановщикам удалось создать спектакль, который многие годы будет пользоваться успехом у юной аудитории, в доступной форме донося до детей философскую притчу о людях и животных — буду искренне радоваться успеху, который не смог оценить по достоинству.

Похожие темы

Премьера «Лисы-плутовки» — танцуют все!

Музыка Леоша Яначека обладает уникальным вкусом. Народный исходный материал расфасован в разговорную фразировку «имени XX века» с повторами коротких мотивов — как нараспев, смакуя слова, рассказывают сказки.

«Мелкий бес»: популярный символизм, или Непростая опера для всех

В опровержении слухов о музейности оперного жанра бесспорным законодателем выступает КМТ имени Б.А. Покровского, регулярно представляющий мировые премьеры опер, написанных нашими современниками. Сезон 2014−2015 театр завершил премьерой оперы Александра Журбина «Мелкий бес»

Ангел среди демонов: премьера «Богемы» в Новой Опере

За последние годы театр Новая Опера научился приятно удивлять — смелыми планами, точным выбором средств и, как следствие, — качеством результата