Царская невеста (Большой театр 08.07.2014)

Тот редкий случай, когда после спектакля попросту не было сил о нем рассказывать, и традиционное излияние впечатлений от «Царской невесты», представленной Большим театром 8 июля, я оставил на утро. Настолько ошелом­ляющим оказалось сочетание музыкальной и драма­турги­ческой мощи «любовного напитка по-русски» с роскошным исполнением, к которому с нескрываемым удовольствием перейду без промедления.

По главенству роли и впечатлению начну с Любаши. Правда, здесь в очередной раз вынужден сделать извинительный реверанс и априори пасовать перед попыткой рассказать словами о том, что можно в полной мере оценить только услышав. Речь о голосе Агунды Кулаевой, играючи справляющемся с верхними нотами, при этом обладающем контральтовой свободой нижнего регистра, инстру­менталь­ной ровностью, богатством динамики и мощью, с лихвой покрывающей потребности Исторической сцены Большого.

Для эпитета «феноменально» перечисленного уже достаточно, но и это простодушно-восторженное слово бледнеет, если вспомнить всеподчиняющую драматическую выразительность, помноженную на завидную исполнительскую культуру и поистине уникальную дикцию, обрисовывающую каждое слово даже в высокотес­си­турных фрагментах (услышать каждое слово в арии «Вот до чего я дожила» вообще редкая удача). Слушая Агунду Кулаеву в одной из любимых партий для драматического меццо мне остается разводить руками и трясти головой в немом восторге, в очередной раз приговаривая: «да это же гениально…» Обычно не люблю высокопарные сравнения с великими исполнителями прошлого (например, на слова «вторая Каллас» или «новый Флорес» у меня немедленно высыпает крапивница). Но каждый раз, когда слышу Агунду Кулаеву, сравнение с Ириной Константиновной Архиповой напрашивается непроизвольно. Иметь возможность слышать этот голос в живом спектакле, слышать и видеть остро заточенные, цельные образы, в которые всякий раз перевоплощается Агунда — щедрый подарок судьбы.

Грязной и Любаша — кремень и кресало. Если Любаша взводит драматургический курок, то Грязной его спускает. Воплощение этих двух сильных характеров более чем наполовину определяют состоялся ли спектакль. Про несомненную удачу каста — Эльчина Азизова в партии Грязного я рассказывал совсем недавно. По части вокала придирки возможны — несколько отдельное, будто с подстраховкой, взятие верхних нот и небольшой дребезг, иногда проскакивающий в тембре. Но, во-первых, это куда менее критично, чем объективные недостатки пения обоих премьерных Грязных (о чем я достаточно подробно написал, рассказывая о премьере). Во-вторых, технарская критика превращается в незаметное ничто на фоне полностью состоявшегося образа с пластикой матерого хищника и умением распределить выразительные средства между эмоциональными сценами так, чтобы выстрелить в финале, на мой взгляд, полностью зависящем от исполнителя роли Грязного. В исполнении Эльчина Азизова финал заставляет слушать и смотреть на сцену в оцепенении. Слышали бы вы, как ахнула галерка, когда он расправился с Любашей — настолько не актерским, а всамделишным был порыв.

Когда случается, что я в превосходных степенях говорю о совсем молодых певцах и певицах, то мысленно держу кулаки и трижды toi-toi-toi через левое плечо в своих пожеланиях всего наилучшего. Как бы прекрасно ни было исполнение, сколько тяжелого труда еще предстоит молодым, чтобы закрепить достигнутое, найти свой голос и сберечь его. Каюсь, на сей раз я едва не забыл об этой забавной суеверной предосторожности, поскольку сразу два артиста, только в этом сезоне пришедшие в Молодежную оперную программу Большого, блистали в спектакле не как «подающие надежды», а уже совершенно по-взрослому — в главных ролях и без скидок на возраст.

Про Ольгу Кульчинскую в премьерных и не только премьерных материалах высказано уже достаточно заслуженных восторгов. Сохранив полную свободу верхнего регистра певица, как мне показалось, прибавила в драматической насыщенности и совершенно точно — значительно улучшила и без того очень приличную дикцию (про песню и арию Марфы могу повторить то же, что выше написал про арию Любаши: практически полный комплект согласных в этих номерах — диковинная редкость). Своим коллегам, чьими Марфами я восхищался еще на Новой сцене, Ольга заметно проигрывает, пожалуй, лишь в актерском воплощении образа — во многих сценах, где должны властвовать эмоции, присутствует некоторое ученичество и видно обдумывание. Во всяком случае, падению со ступенек под дружный судорожный вздох зала Марфа Ольги Кульчинской однозначно может учиться у Бориса Годунова в исполнении Михаила Казакова. Здесь как раз время вспомнить о молодости певицы, ведь правда — все впереди (не забываю на этих словах держать кулаки).

Вот в отношении Богдана Волкова, спевшего Лыкова, у меня нет даже придирок по актерской части. В первую очередь, конечно, потому что с Исторической сцены Большого театра давно не звучал столь трогающий душу лирический тенор, слушая который просто грешно искать какие-то недостатки образа. По-моему, именно такие голоса утверждают главенство пения в опере. При этом и с образом все было в порядке. Внешне Богдан Волков — воплощение лирического героя, а в сочетании с Ольгой Кульчинской молодая пара производит на сцене то неповторимое впечатление, которое доступно только молодости (не будет лишним добавить: талантливой молодости). Живые впечатления от голоса сильно зависят от положения в зале. В этот раз, находясь в самой удаленной от сцены точке с роскошным видом на люстру, я отметил в голосе Богдана, помимо вдохновляющей лирической фактуры и редкой полетности, некоторую ту крепость, совершенно необходимую для «Тучи ненастной», которой мне чуть не хватало на премьере, — экстатически радостными фразами голос уверенно пробивал оркестр.

Малюта Олега Цыбулько был звучен, размашист. И пусть он не дышал безудержной первобытной удалью, но именно в сдержанном исполнении Олега Малюта заставил меня осмыслить оригинальное режиссерское решение — убийство Грязного тем же ножом, которым, — «спасибо, прямо в сердце!», — была убита Любаша. В этот раз я решил, что это было не воздаяние, а человеческое сочувствие: услышав про то, что Грязной собрался выдумывать себе страшные муки, Малюта при помощи точного удара ножом избавил друга от пыток. Такое вот торжество артистической индивидуальности.

Бомелия Марата Гали можно по праву назвать произведением искусства и поместить в галерею вроде бы второстепенных ролей, без которых спектакль теряет значимую часть впечатления. Причем, костюм, грим, горб и режиссерское решение с прихрамыванием здесь почти не играют роли. Секрет — именно в том, что привнес в образ сам Марат Гали: по-настоящему пугающая пластика, великолепная впетость партии и точный подбор красок голоса. Сцена Бомелия с Любашей становится большим шедевром маленькой роли, наблюдая за которым я думал, что, наверное, несправедливо, что автор оперы не наделил немчина сольным номером.

Зато для старшего поколения Римский-Корсаков создал по выигрышному сольному выходу. И бойкий рассказ Сабуровой (Ирина Рубцова), и траурная ария Собакина (Владимир Маторин) прозвучали с должной убедительностью, а Владимир Анатольевич был, к тому же, совершенно органичен в роли патриарха, благословляющего молодых.

Единственное, что вызывало вопросы и печалило в этот незабываемый вечер — странные темпы, задаваемые маэстро Геннадием Рождественским. Осталось впечатление, что исполнители не всегда видели когда вступать и не всегда ожидали взятый оркестром темп, что приводило к расхождениям с солистами и с хором, особенно заметным в первом действии.

Из-за известных особенностей галерки слушать пришлось стоя, что нисколько не мешало восприятию — ведь происходящее на сцене дарило ощущение воспарения, и ног под собой я попросту не чуял. Что еще можно написать в завершение рассказа о том, о чем нельзя рассказать?

Материал опубликован на сайте ClassicalMusicNews.Ru

Похожие темы

«Царская невеста» – премьера в Большом, день первый

Начну с главного положительного впечатления — дебюта Ольги Кульчинской. Возможно, это самый впечатляющий взлёт за современную историю Большого театра: в октябре певица появляется на сцене как новичок Молодежной программы

Премьера «Кармен» в Большом театре России

Премьера — всегда ожидания и волнения. На этот раз особенно сильные, ведь повод обязывает. «Кармен» в Большом театре — звучит не репортажной прозой, а восторженной поэзией под бравурную музыку

Титульный кризис, или Грустныя думы о планах Большого театра

Свершилось! Большой театр объявил планы аж на два сезона… и стало скучно. А ещё — обидно. Как-будто, посулив шоколадку в красивой обертке, развернули пустой фантик.