Где-то в течении Леты, с которой можно без натяжки отождествить комментарии в фэйсбуке, я сравнил состояние после «Мадам Баттерфляй» с извлеченнием себя из стиральной машины: помятое самоощущение, средней тяжести дезориентация в пространстве и времени, зато душа — выстирана и кондиционирована. Вплоть до полной невыносимости. Но столь вычурно обрисованное светлое чувство имеет место лишь при должном уровне услышанного, а если это живой спектакль — то и увиденного. Иначе после спектакля перо не потянется к бумаге. С удовольствием ощущаю желание второй раз за месяц рассказать о «Мадам Баттерфляй» Людмилы Налетовой в МАМТ. На то есть две причины.
Во-первых, это была очередная встреча с уже знакомыми любимыми ролями: дивный Шарплесс Андрея Батуркина, звучная Сузуки Ксении Дудниковой. А еще Виктор Моисейкин, занимающий у басов «моржовые» партии — то, как вчера, Ямадори, то Бонзу (вчера спетого Владимиром Свистовым).
Во-вторых, три удачных дебюта, на которых, по законам жанра, остановлюсь подробно.
Евгения Либермана, дебютировавшего в роли Горо, я слышал в эпизодах, вроде Гонца в Аиде, но отметил для себя в сентябре, когда в «Семене Котко» ГАСК на Новой сцене Большого он здорово пел Клембовского. Небольшую роль Горо певец звонко, ритмически четко спел и артистично сыграл. Даже был момент, когда в открывающей оперу сцене с Пинкертоном оба тенора звучали с одинаковым напором.
Солист НАБТа Эдуард Мартынюк в роли Пинкертона был очень хорош. Четкая дикция, ровное звуковедение, полноценно прозвученные нижние ноты и пробивные верхние. Пожалуй, если чего не хватало, то разве что тонкой динамики — разнообразных полутоновых оттенков, пиано и филировок, к которым уже привык в этой партии в этом театре. Но, конечно же, не повод для печали — ведь Пинкертона почти все так и поют. Сценический образ также оставил самое приятное впечатление: легкость перемещения по сцене, непринужденное взаимодействие с партнерами и с реквизитом — чувствуется, что роль у певца давно готова.
Главный дебют — Елена Гусева в роли Чио-Чио-Сан — стал и главным событием спектакля. Партия, с одной стороны, желанна для крепких сопрано, с другой — страшна по всем пунктам: объем, тональный диапазон с предельными нотами, динамический диапазон с необходимостью убедительно петь через плотный оркестр. Причем, звукозапись в достаточном количестве запечатлела исполнения великих, с которыми неизбежно сравнение (даже непроизвольное). Поэтому чтобы взяться за Чио-Чио-Сан необходима изрядная личная храбрость, которая, в то же время, не гарантирует результат.
Пение Елены Гусевой стало редким в этой роли сочетанием тонкой нюансировки и драматической убедительности. Амплитудное вибрато, гармонично укладывающееся во фразы, было непередаваемо трогательно в лирических фрагментах. Мощный звук, которым поют эту партию драматические голоса, незаменим в финале, но полную палитру чувств героини способны передать только спинто. Не случайно аплодисментами была встречена уже выходная ария Баттерфляй, в которой без труда можно было услышать доверительные полутона. Полный набор чувств был и в эпического объема и сложности дуэте, где голос не только плыл над оркестром, но и уверенно укладывался в пуччиниевскую мозаику. Умение петь пиано не помешало певице в лучших традициях примадонн заколотить два длиннющих си-бемоля в финале «Un bel di vedremo» — утверждением непреклонной уверенности героини. Ну и в финале все было как надо — чувства в клочья и чистая победа голоса над оркестром.
Сегодня я дал слово не писать банальностей, поэтому про медные умолчу-ка лучше, чтобы не получить сурдиной в лоб и палочкой между ребер. А вот деревянные духовые звучали так, что заставляли в моменты задумчивости действия на сцене полностью сосредотачиваться на музыке — вернее, на ее исполнении, перемещая поле зрения на музыкантов (благо, место в бельэтаже позволяло). Здесь в оркестре, помимо любимого Пуччини бас-кларнета, дополняющего пару кларнетов, отдельным местом появляется еще английский рожок, дополняющий «штатную» пару гобоев. Вкупе с фаготами все это великолепие тембров, рисующих разными красками характеры героев в разные моменты действия, да с ориентальными вкраплениями — сущий опиум для народа. И вчера это было по-настоящему здорово, за что огромное спасибо музыкантам и маэстро Вячеславу Воличу.
Роль белокурого мальчика — сына Баттерфляй и Пинкертона — объективно требует некоторой доводки. То есть все было хорошо ровно до момента, когда после рокового удара нож выпал из рук Чио-Чио-Сан. И вот тут пошло не по Станиславскому: мальчик обернулся на стук, уяснил для себя происходящее и продолжил игру с корабликом: «Что это? А, мамка опять зарезалась. Ну-ну…» На фоне такого олимпийского спокойствия самый хладнокровный спартанец покажется конченым неврастеником. Только не подумайте, что это критика. Просто наблюдения — на десерт к рассказу об отличном спектакле.
Добавить комментарий